Дождю руку, тот берется за нее, не сказав ни слова. Они молча таскают ящики, пока Герн не спрашивает:
– Пыль, что ли?
Дождь смотрит на Герна, который ставит свой ящик на порог.
– Не понял.
– Пыль, – бурчит Герн, вытирая лицо подолом туники. – Мой брат только что с нее соскочил. Крепкая дрянь. Но ты-то вроде лучше его держишься, не похоже, что плющит.
Дождь не знает, что сказать. Об отшельниках, подосланных Паутиной убить его, он не забывает ни на минуту, так что решает лучше промолчать. Герн заполняет паузу, предлагая ему маленькую белую таблетку, которую вытаскивает из кармана.
– Вот, прими. Помогает от головной боли. У меня полно таких осталось.
Крепко внушенные Паутиной правила предписывают ему не доверять незнакомцу, но влияние Зеленого-Один пересиливает их: у этого человека нет причин травить его. У проглоченной таблетки медицинский привкус. Постепенно, минута за минутой и ящик за ящиком, боль рассеивается. Наконец ховертележка опустела, хозяин с остальными ушел обедать, а они с Герном вызвались еще раз проверить, весь ли груз на месте.
– Ладно, – Герн поднимается. – Должно быть все путем. Соберись и идем.
Дождь не двигается с места. Голове полегчало, а сердцу наоборот. Случайная доброта ничего не должна значить, она ничего не значила, когда исходила от добычи. Но Герн – не добыча. Должен быть ею, но изголодавшийся по пыли разум Дождя решительно отвергает эту мысль: этот человек не добыча, потому что Дождь больше не паук. Он предал Паутину, позволив Синали выжить. Предал Зеленого-Один, отпустив Явна. И теперь предает всех, придушив Герна, вместо того чтобы убить его.
Когда Дождь шепчет «прости» ему на ухо, то извиняется не только перед ним.
Модуль Зеленого-Один для системы жизнеобеспечения особняка срабатывает в половине первого, задняя дверь кухни открывается с легким щелчком, и Дождь шмыгает внутрь. Там тихо, спокойно, всюду побелка, дерево и смягчающее присутствие океана в каждом окне. Все двери оставлены незапертыми, кроме двух – в подвал и хозяйскую спальню. В ушах звучат слова Зеленого-Один: «То, что выглядит чем-то, не всегда оказывается таковым». Главарь «Полярной звезды» – мастер обманных маневров, он больше десяти лет уклоняется от всех видов слежки, королевской стражи и гильдий наемных убийц. Прятать улики логичнее всего было бы в подвале, но этот главарь не подчиняется логике.
Дождь бродит по коридорам, и его гложет беспокойство. Если Зеленый-Один знал про Явна, когда дал ему модуль, есть вероятность, что охранные системы особняка он отключил лишь наполовину, сделав Дождя подсадной уткой для представителей власти, которые, возможно, прямо сейчас спешат сюда. Действовать надо быстро. Но где искать? Тайником может быть весь особняк.
Глаза, уши, нос – открыты, сосредоточены на поскрипывании и потрескивании дерева. А потом он кое-что замечает. Во всех комнатах есть какое-нибудь декоративное зеркало – кроме гостиной. Эта комната наиболее очевидное место, но Дождь знает, что наиболее очевидное в то же время подозреваешь в наименьшей степени. Он не блещет умом, не то что Зеленый-Один или главарь «Полярной звезды», но ему известно – по опыту многих лет владения кинжалом, которым ему случалось убивать добычу и в лужах, и у дверей из нержавейки, – что в отражениях твердый свет всегда дает слабый радужный ореол, похожий на искажение тепловой волны.
Схватив зеркало со стены ванной, он обследует гостиную. Ничего. Все стены настоящие. Потом он осматривает не только стены. Направляет зеркало вниз, движется шаг за шагом, и невольно затаивает дыхание, увидев радужное марево вокруг квадратной секции пола под ковром – как раз такого размера, чтобы пролез человек. Это не активный твердый свет – нет ни тепла, ни плазмы, – тем легче пробить его миской воды: плоскость с шипением рассасывается, открывая лестницу, уходящую в сумрак с голубоватой подсветкой.
Проникнуть в тайную комнату не так трудно, как понять, что находится там, внутри.
Он обводит взглядом каморку, стены которой увешаны схемами на настоящей бумаге. Что это, он не может определить, но все равно снимает их на свой виз, автоматически пересылая Зеленому-Один. Одно изображение повторяется: круг с другими кругами в нем. В центре главарь написал слово – МАТЬ. И не только на одной схеме, а в центре всех схем, и слово МАТЬ словно кричит на Дождя.
Может, это какое-то сокращение? Или просто слово? Если мать главаря удерживают где-то насильно, это объясняет его мотивы. Благородные совершают странные поступки по отношению друг к другу и способны поднять мятеж из мести, но тогда причина для нее должна была возникнуть не меньше десяти лет назад, когда впервые появился этот главарь. В голове всплывает имя кронпринца – Дравитикус. Этот особняк принадлежит Дому Литруа, а он единственный уцелевший из них. А это значит, наездником с перегрузкой, которого Зеленый-Один обнаружил в больнице, должен быть…
Дождь застывает. На настенном голоэкране, голубом и тихо гудящем, он читает: «Класс “Фрегат”, А3, Разрушитель Небес». И видит схематичное изображение боевого жеребца. «Класс “Истребитель”, А4, Адский Бегун». И еще одна схема. Повсюду нацарапаны какие-то цифры. Дождь смотрит на цифры, потом на бумагу, потом опять на голограмму с двумя поржавевшими боевыми жеребцами, зависшими в пространстве, в тени астероида у периметра Станции: они держатся за руки, и сотни едва заметных клыкастых щупальцев извиваются, вылезая из их кабин.
Он не Зеленый-Один, но такое понятно даже ему.
Он должен предупредить Синали. Остановить ее, чтобы она больше не ездила верхом. Зеленый-Один, их задача, надо сказать ей, – и в голове у него становится пусто. Она не может знать, Дравитикус ни за что бы ей не сказал. Она пытается выиграть Кубок Сверхновой, но это ее убьет.
Принц задумал убить их всех.
Еще никогда в жизни он не взлетал по лестнице так быстро. За его спиной пеплом осыпаются со стен листы бумаги, и на полях одного из них, упавшего на пол, нацарапано:
«Я тот, кто воскрешает мертвых, снова даруя им жизнь».
63. Пэрлюстро
Perlustrō ~āre ~āuī ~ātum, перех.
1. очищать
Сегодня перед моей дверью собралась огромная вопящая толпа.
Люди толкаются, размахивают руками, кричат, протягивают блокноты для автографов, а усиленная втрое охрана едва сдерживает их. Настороженно приближаюсь к улыбающемуся Дравику.
– Лейда искусная наездница, – говорит он, – разве что слишком восторженная. Предпочтение она отдает левой стороне, поскольку она левша. Пользоваться другой стороной так же ловко она еще не научилась.
– Езда верхом опасна, – замечаю я.
– Так и есть, – соглашается он, продолжая улыбаться.
– Почему же король ей позволяет?
– Полагаю, по той же причине, по которой позволял мне много лет назад, – из чувства
