Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
она умерла, и он вдруг понял, что и его жизнь кончилась.
Мне рассказали: он ушел из театра и решил покончить с собой. Стал спокойно, абсолютно спокойно готовиться к этому. Купил снотворные таблетки, не одну пачку, баллон с усыпляющим газом. Спасла его только другая женщина.
Я понимаю, ничего нового в этой истории нет и число подобных – легион. Но если такое случилось с тобой, а ты – артист и душа человека – предмет твоей работы, так расскажи об этом, попытайся разобраться в нем. Вот тут как раз и было бы – «сам о себе».
Поговорим о странностях
– Вы не должны забывать, что актеры – полудети. И я тоже, – сказала Ф. Г., когда я прочел ей очередную порцию будущей книги. – Иногда вы чересчур всерьез принимаете то, что я говорю вам. Это хорошо, я довольна, значит, я еще умею что-то, думаю. А потом, когда вы читаете вашу запись об этом разговоре, вдруг понимаю: «Кажется, я пережала!» Ну и слава Богу, что вы не почувствовали это, – значит, меня еще можно не гнать из театра!
Хотите, я расскажу вам самое сокровенное? Не для книги. И не задавайте мне ни одного вопроса!
Однажды – это в Театре Пушкина, вот запомнила на всю жизнь! – после «Игрока» я, как обычно, завела:
– Ой, сегодня я сыграла отвратительно!
И вдруг актер, мой партнер по спектаклю, ну, Алексей Иванович, согласился:
– Да уж, действительно: наговняли, как могли!
– Что?! – вскрикнула я.
И еле удержалась, чтоб не надавать ему по морде. И избила бы его не на шутку…
Тост Алексея Толстого
– Я была в гостях у Толстого, на его даче, – вспомнила Ф. Г. – Не так давно. Еще шла война, мы только вернулись из эвакуации, в Москве голодно, по карточкам хлеб, мясо, крупа и спички, а тут такой стол, будто за окном мир и изобилие. После обильных закусок – чанахи из баранины, котлеты де-воляй, телячьи почки каждому на маленькой сковородочке – пальчики оближешь.
Алексей Николаевич поднял бокал: «Хочу выпить за терпкий талант Раневской!».
Потом, когда уже встали из-за стола и он закурил трубку, я подошла к нему: «Алексей Николаевич, меня тронули ваше внимание и ваша оценка. Я только не поняла, почему „терпкий“?»
«Есть такой обладатель терпкого запаха скипидара – терпентин, – объяснил он. – От него долго нельзя избавиться. После „Мечты“ ваша старуха ходила за мной по пятам. Выйду в сад к цветам – она передо мной. Сяду за стол, чтобы писать, не могу – она, проклятая, рядом, наблюдает за каждым моим движением. Две недели меня преследовала, еле избавился. Вот сейчас вспомнил – и она снова, как живая. Вы не актриса, вы актрисище».
– Вы, конечно, захотите вставить этот эпизод в книгу? – спросила Ф. Г. меня.
– Да, обязательно. Не каждому довелось встречаться с Толстым, да еще услыхать такие слова!
– Ну и выставите меня хвастуньей, притом самовлюбленной. А я об этом, клянусь, никому никогда не рассказывала. Такая я, блядь, стеснительная. Поэтому лучше напишите, что слышали слова Толстого не от меня, а нашли их случайно в старой записной книжке Раневской. Она, мол, об этой книжке и думать забыла.
– Маскировка номер два! – засмеялся я.
– О чем вы?
– В детстве я смотрел фильм «Подводная лодка Т-9». Она охотилась за вражеским кораблем и не могла поймать его – он ловко менял свой облик. «Маскировка номер два!» – командовал капитан, и рыбацкое судно превращалось в комфортный пассажирский лайнер!
– Можете еще добавить, – Ф.Г. оставила мое воспоминание в стороне, – в той же записной книжке Раневская написала:
«После спектакля „Игрок“ ко мне в уборную постучала Марецкая.
– Вера, ну как? – кинулась я к ней.
– Глыба вы, глыба! – сказала она».
С записной книжкой, по-моему, будет приличнее. Но чтобы вы в глазах читателей не выглядели гангстером, что шарит по моим шкафам и столам, лучше напишите так: вы случайно наткнулись на эти записи в моей гримуборной и спросили, почему они лежат здесь. А я ответила: «Я перечитываю их каждый раз, когда, иду на сцену, чтобы не терять веру в себя» Так будет лучше? Или, может быть, вам вообще не писать об этом?.. Что-то здесь есть не то.
Я часто бывал в архиве – собирал материалы по кинокомедии: читал сценарии, протоколы обсуждений, редакторские рецензии и т. д. И каждый раз, когда мы встречались, первый вопрос Ф. Г. был один и тот же:
– Что нового в старых архивах?
Я рассказывал. Ф. Г. слушала, задавала вопросы, удивлялась, как архивариусы умеют предусмотрительно сохранять мелочи, по которым неожиданно, через десятки лет можно узнать эпоху. Однажды я рассказал о том, как случайно в невзрачной, тонкой папке с канцелярским заголовком «Веселые ребята. Заключение по просмотру» удалось обнаружить беседу Горького о первой советской музыкальной комедии.
Материал этот оказался новым и очень интересным. Как выяснилось, он остался неизвестен даже горьковедам – в скрупулезно собранных документах, в библиографических списках «Горький и кино», в многотомной «Летописи жизни и творчества А. М. Горького», где зафиксирован, кажется, каждый его шаг, о просмотре «Веселых ребят» нет ни слова. Просмотр же этот был интересен тем, что Горький, оценивая фильм, говорил не только о новой работе Г. В. Александрова, игре актеров, в частности Л. П. Орловой, но и о путях развития советской кинокомедии, защищал право на эксперимент в этой области, доказывал необходимость выпуска на экраны бодрых, веселых, занимательных фильмов.
– Это безумно интересно! – говорила Ф. Г. – И вот ведь чудо: сколько прошло лет с тех пор? Почти сорок? И вдруг – новое, никому не известное! Я завидую вам. С каким удовольствием я возилась бы со старыми рукописями и документами, разбирала бы их и лелеяла! А как точно сказал Горький – «нудьга»! – вспомнила она горьковскую оценку некоторых фильмов. – Это настоящее, «его» слово – «нудьга»!
Как-то (это был один из вечеров, посвященных архивам) я рассказал Ф. Г. о том, как в 1946 году художественный совет Министерства кинематографии обсуждал материалы «Весны» и какие дебаты разгорелись по поводу отснятых уже эпизодов с ее Маргаритой Львовной и Бубенцовым-Пляттом – единственными сатирическими персонажами этого фильма.
Открывая обсуждение, председатель совета И. Большаков заявил:
– Эпизоды с Раневской – я не знаю, зачем это нужно?
Первым вступил в спор с председателем М. Ромм, который, в целом невысоко оценивая кинокомедию, сказал, что «Раневская – великолепна». И. Пырьев, поддержавший, как пишут в протоколах, предыдущего оратора, вызвал своим выступлением председательское недовольство.
«Пырьев.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
