Из-за их бессмысленной «самопомощи» тысячи вынуждены были страдать, многие умирали от последствий долгого стояния. Эсэсовцы с дубинками пустили собак по следу беглеца. Мы продолжали стоять. Пробило полдень. Голод терзал нас. Мы пытались размять ноги. К счастью, не шел дождь. Время тянулось очень медленно. Казалось, стрелки на башенных часах замерли. Один час длился вечность. Мы устали и ослабли. Все еще был полдень. Хоть бы день начал клониться к закату. Может беглеца скоро найдут? Может нам позволят вечером разойтись и не стоять всю ночь?.. Один опирается на другого. Мы поддерживаем друг друга. Некоторые незаметно опускаются на землю между стоящими товарищами. Староста блока делает вид, что не замечает. Но команда «Смирно!» заставляет всех вскочить. Шарфюрер ходит между блоками и проверяет. Все стоят навытяжку ровными шеренгами. Безупречно. Затем под предлогом «неотложных дел» он убирается в кабинет блокфюрера, и про себя мы злорадно ухмыляемся. Мы снова одни и продолжаем стоять. Который час? Пять минут назад проверяли время, а как будто пролетели часы. Вот один не выдерживает, падает вперед, и его подхватывают рядом стоящие. Ноги не держат его, он висит на руках товарищей, которые пытаются поставить его, но безуспешно – ноги не слушаются и подгибаются. Тогда они опускают его на землю и подкладывают под голову свернутую рубаху. Кто-то расстегнул ему ворот, чтобы облегчить дыхание. Черты его лица заостряются, кожа приобретает мертвенно-бледный оттенок, дышит он прерывисто.
– Этому скоро конец, – констатируют опытные заключенные.
Мы всё стоим. Прошел еще один долгий час. Мы стоим… Теперь уже несколько человек не выдержали. Даже наиболее сильные чувствуют, как затекло тело, а спина ноет, словно меж ребер воткнули нож. Болят плечи, безжизненно свисают руки. Если бы можно было сделать пару шагов, чтобы разогнать застоявшуюся кровь…
– Смирно!
Снова появляется шарфюрер. Останавливается перед одним из упавших на землю, толкает его в бок сапогом и приказывает встать. Тот пытается выполнить приказ, но он слишком слаб и при каждой попытке снова падает. Шарфюрер приказывает рядом стоящим поднять больного. Они подчиняются и подхватывают его под руки. Теперь он «стоит», а на самом деле висит и качается. Ноги подкашиваются, голова свисает на грудь. Тело оседает, и его приходится заново поднимать. Когда его пытаются поставить на ноги, он складывается пополам. Кажется, будто он сделан из резины, и в его теле не осталось костей.
А мы стоим… Наконец через восемь часов к нам возвращается жизнь. Свисток! Безудержный свист слышен в каждом закутке. Здесь и там, повсюду звучит свист. Его поймали! Поймали! Ночь спасена. Стоящие разминают кости и потягиваются. Его поймали! Вздох облегчения проносится по блокам. Все смотрят в ту сторону, откуда его должны привести. Живым или мертвым, не все ли равно, главное, что его поймали… Вернулись первые шарфюреры со своими ищейками. Теперь время стремительно бежит, никто не смотрит на часы. Прибывают еще шарфюреры, собаки рвутся вперед, натягивая поводки. В дальнем конце забора поднимается шум. Ведут беглеца! Кучка улюлюкающих шарфюреров, размахивая дубинками, бежит вдоль забора к воротам! Перед собой они толкают некое подобие человека. Он шатается, спотыкается и падает, когда на него прыгают собаки. Шарфюреры бьют его дубинками, орут и натравливают собак, заставляя беглеца подняться. Шатаясь, он идет дальше и пытается закрыться руками от нападающих собак и ударов дубинками. Его разодранная в клочья одежда болтается на окровавленном теле, словно костюм арлекина. Так движется эта кавалькада вдоль забора к воротам на территорию лагеря. Перед бункером беглец из последних сил пытается ухватиться за стену, но в конце концов оседает на землю словно подкошенный. Ищейки жадно впиваются зубами в его тело. Может беглец уже умер? Вот это было бы везение! Мы больше не питаем к нему ненависти, хоть из-за него и пришлось простоять весь день. Как бы мы ни ненавидели беглеца вначале, теперь он нам друг и брат. Происходящее касается нас всех. Сейчас опять одного «добьют».
Унылые и безмолвные, мы вынуждены стоять и смотреть, как они его прикончат. В беспомощной ярости пялимся мы на ворота. Уже никто не думает о пережитом напряжении, никто не замечает болей в спине. Чувства тысяч сливаются в одно… Мы переживали это уже сто раз. Сто раз наблюдали в бессильной ярости, как они играют в свою игру с одним из нас. Некоторые медленно убирают руки в карманы, чтобы никто не увидел, как пальцы сжимаются в кулак. Вялые лица становятся мрачными и ожесточенными. Одна и та же мысль созревает в тысяче голов и мерцает в тысяче безмолвных взглядов.
Шарфюреры вместе с собаками кружат вокруг груды, некогда бывшей человеком… Появляются начальник лагеря, писарь и остальные члены штаба. Шарфюреры прерывают травлю и отзывают собак, в то время как высокопоставленные офицеры эсэс ковыряются носками сапог в месиве из крови и клочьев одежды. По знаку начальника лагеря два заключенных ставят на площади «козла». Шарфюрер из бункера по фамилии Зоммер уже стоит наготове и, в предвкушении готовящегося действа, звучно щелкает кнутом. Двое шарфюреров поднимают полностью избитое и истерзанное тело беглеца и перекидывают его через «козла». Слышится свист кнута. Двадцать пять, двадцать восемь, тридцать жутких ударов впиваются в ягодицы несчастного и разрывают плоть. Он не двигается, не корчится от ужасной боли. Он лежит так, будто уже умер. Может умер?.. Нет, еще жив. Какой ужас: он жив! Его сдергивают с «козла». Униженный и лишенный последнего человеческого достоинства, он оседает на землю и ползет на четвереньках к стене бункера. Там он остается лежать, словно умирающее животное. Один из шарфюреров хватает беглеца за шкирку и ловко прислоняет к стене. Кажется, будто он приклеился к ней: на полусогнутых ногах и шатаясь, ему все же удается устоять. А перед ним находится деревянный ящик, оставленный, видимо, после какой-то доставки груза. И тут у писаря Штриппеля появляется блестящая идея, которой он делится с комендантом Рёдлем. Тот кивает, и Штриппель объявляет в микрофон:
– Рабочая бригада, к воротам!
Мы не знаем, что они задумали, но это должно быть нечто чудовищное. В стенки ящика плотники забивают гвозди острием внутрь и используют колючую проволоку, чтобы закрыть деревянный ящик, высота которого достаточна для того, чтобы человек мог стоять внутри, пригнув голову. Беглеца запирают в этой клетке, в этой наспех сооруженной «железной деве»… В бункере он по крайней мере смог бы повеситься и найти свой быстрый конец. Здесь же он даже не сможет опереться, пока будет умирать. А он умирает…
Штриппель опять идет к микрофону:
– Разойдись!
Мы разворачиваемся и пытаемся размять
