затекшие конечности. Медленно расходимся по блокам и тащим с собой наших больных. Господин начальник лагеря со штабом отправляется в казино, шарфюреры рассеиваются, аппельплац пустеет, спектакль окончен… Постепенно смеркается, наступает вечер и затем опускается ночь… Одиноко стоит ящик на аппельплаце. Одиноко стоит несчастный узник. Все люди, весь белый свет покинул его, и только над его головой сияют вечные звезды. Совсем один. Так стоит он еще день и еще ночь. Когда мы собираемся на утреннюю перекличку, он лежит мертвый в своей мышеловке…
13 мая 1938 года – черный день в лагере!
13 мая 1938 года считается черным днем в истории лагеря Бухенвальд. В тот день мы находились в тридцатом блоке. Светило солнце, лес переливался первыми молодыми красками весны. Стояла чудесная погода. Красота природы пробуждала жизнь и в нас, заключенных. Однако мы не предавались лирическим размышлениям, наш ум занимали более практические соображения.
– Удивлюсь, – начал один товарищ, задумчиво глядя на зеленый лес, – удивлюсь, если сегодня никто не сбежит.
За этой озвученной мыслью последовал жаркий спор о возможностях побега.
Одни признавали, другие отрицали ее. Мы еще жарко спорили о шансах на побег, когда в лагере поднялась суета. По аппельплацу бегали заключенные, стекались любопытные, сбивались в кучки, и со скоростью света по лагерю пролетел слух, что двое узников бежали. Но еще диковиннее был слух, что эти двое убили эсэсовца. Этот слух парализовал нас, тела словно налились свинцом. Что с нами сделают, если это окажется правдой? Когда кто-то бежал, все заключенные должны были часами стоять на аппельплаце. Невозможно представить, каким будет наказание в этот раз. Кох, начальник лагеря, мог сделать все что угодно. За ним бы не встало убить пол-лагеря в отместку за жизнь одного эсэсовца. Одного эсэсовца?.. Некоторые утверждали, что убит не один, а двое часовых. Так точно, это случилось в водоочистительной бригаде. Вроде бы одного часового даже застрелили. Никто не верил, все верили. Никто ничего не знал, каждый что-то знал. Всюду возбужденно перешептывались, всюду собирались группками и жадно слушали пересказы. Слух перескакивал от одного к другому, от блока к блоку, облетев весь лагерь вдоль и поперек. Со страхом смотрели мы на ворота, будто по поведению блокфюреров могли определить степень правдивости слуха. Но на воротах все было как обычно спокойно. Это дало повод снова опровергнуть всю историю: мол, это все кривотолки, никто не бежал, никого не застрелили. Нам хотелось верить в эти обнадеживающие утверждения. Когда один из блокфюреров шел по лагерю, группы возбужденных людей разбегались и исчезали в недрах своих блоков. А если не успевали исчезнуть, то, как положено, снимали шапку перед блокфюрером, а потом украдкой смотрели ему вслед. Куда он идет? И зачем? Что он забыл в лагере в это время дня? Казалось, воздух был наэлектризован, и каждый испытывал на себе такое давление, что было трудно дышать. Если бы только знать наверняка, но никто не мог сказать, что происходит. Все только шептались и шушукались, строили догадки, обменивались сплетнями. Одно было точно: что-то случилось! Так прошло утро. В полдень произошли события, которые подтвердили жуткие слухи. Водоочистительная бригада прервала работу. Это доказывало правдивость рассказов. Мы увидели, как возвращаются первые заключенные этой бригады. Они бежали вдоль забора группами по пять-шесть человек. Разъяренные эсэсовцы подшпоривали их ударами прикладов. Пригоняли все больше заключенных. Эсэсовцы избивали их и кричали. Многие заключенные спотыкались и шатались словно пьяные. Многих изувечили. Затем стали подтягиваться большие группы. Подгоняемые взбешенными эсэсовцами, от страха они сбивались в кучу и бежали вдоль забора, словно стадо животных. В хвосте плелись отставшие, которые были уже не в силах бежать. Ковыляя, они взбирались на пригорок, а когда падали от изнеможения, часовые в припадке бешенства пинали их ногами и заставляли подняться. Пинки сыпались куда придется: по животу, гениталиям, лицу. На это было жутко смотреть, мы слышали крики, хотя забор находился в двухстах метрах от нас. Таким манером водоочистительная бригада дошла до тюремного бункера на аппельплаце. Наказанием стало «саксонское приветствие»: заключенные со сцепленными на затылке руками простояли на аппельплаце много часов до самого вечера. Тем временем мы узнали истинное положение дел. Слухи оказались достоверными. Двое заключенных сбежали и убили одного эсэсовца. Беглецов звали Форстер и Баргацкий, а эсэсовца – Кальвайт (он был одним из худших мучителей). Форстер был бывшим иностранным легионером, а Баргацкий профессиональным преступником. На аппельплаце валялось несколько трупов. Ни в чем не повинные жертвы эсэс. К побегу тех двоих погибшие не имели никакого отношения. Они попали под руку эсэсовцев и были забиты до смерти прикладами. Никогда не забуду, как парочка блокфюреров стояла перед этим кровавым месивом и качала головой, словно хотела сказать: «Такое даже нам еще не доводилось видеть». А это что-то да значило. Среди погибших был один товарищ из Лейпцига, который прибыл в лагерь лишь несколькими днями ранее. Его звали Курт Герич. Форстер и Баргацкий зашибли Кальвайта лопатой, когда они направлялись к строительной палатке, откуда должны были принести руководству кофе на завтрак. Они отобрали у убитого оружие и были уже за тридевять земель, когда побег обнаружился. А теперь двести человек из водоочистительной бригады стояли на аппельплаце и ждали своей участи. Это были тяжелые часы для всего лагеря. Страдания одного передавались остальным. Пришел штандартенфюрер Кох, начальник лагеря. С тревогой в сердцах наблюдали мы за тем, что происходит у ворот. Говорили, будто он приказал расстрелять каждого десятого члена бригады. Неопределенность усиливала ту свинцовую ношу, лежавшую на всех нас. В случае побега мы были приучены стоять на аппельплаце до тех пор, пока беглеца не найдут. Однажды мы простояли девятнадцать часов. Но в этом случае все было иначе. На этот раз убили эсэсовца. Мы боялись, что одним стоянием не отделаемся. Так что тогда?.. Водоочистительная бригада простояла всю ночь. Официального наказания не последовало. Кальвайта похоронили, а беглецов продолжили искать. Но с того дня несчастные члены водоочистительной бригады были приговорены к смерти. Эсэс задумало кровавую месть за жизнь одного из их рядов. Каждый день заключенные водоочистительной бригады тащили в лагерь своих мертвецов, застреленных, избитых и затоптанных до смерти. Или тех, что умерли не от истязаний, а вследствие нечеловеческой рабочей нагрузки, которую теперь на них возлагали. Очистка! Это слово имело привкус дыма, который валил из дымоходов крематория…
Первым поймали Баргацкого и прилюдно вздернули на аппельплаце в ночь перед праздником Троицы. Форстер пробился в Чехию, был интернирован как политический беженец, но экстрадирован после оккупации Чехословакии
