вопрос: «Скажите, пожалуйста, не хотели бы вы поучаствовать в этом проекте и предложить что-то нижегородскому юбилею?» О самой ярмарке мною не было сказано еще ни слова. Но Аркадий мгновенно загорелся. Оказалось, что он давно хотел сделать выставку, посвященную русской ярмарке.
– А как он себе ее представлял?
– Он сразу сказал, что это будет выставка с акцентом на искусство рубежа XIX и ХХ веков. Что там обязательно будет представлен весь Серебряный век. Концепцию он написал на удивленье быстро, ее уже потом в Нижнем местные профессионалы блестяще трансформировали в презентацию. Конечно, идея Аркадия была воспринята на «ура». Мы получили отмашку начать работу. И это был прекрасный повод нам уйти с головой в историю, вступить друг с другом в активную переписку, начать поиски интересных артефактов. А в конце июня 2023 года мы отправились с ним в Нижний Новгород, где провели чудесные пять дней.
– Что стало для вас главным открытием во время этой поездки?
– Ну во-первых, мы провели очень интенсивные изыскания в запасниках нижегородских музеев. А потом, конечно, поездка в Макарьев, где находится знаменитый мужской монастырь. К ярмарке это наше паломничество не имело прямого отношения. Но теперь я понимаю, каким важным стало посещение монастыря для самого Аркадия. Туда довольно сложно добраться случайному путешественнику. Двери собора открыты только во время службы. Необходима предварительная договоренность или заказ специальной экскурсии. Нам это обеспечили. При этом весь день, что мы там были, дождь лил как из ведра. В какие-то моменты перед глазами живо вставали кадры из «Андрея Рублёва» Андрея Тарковского. Сходство поразительное. И эта завеса дождя, не дававшая выйти нам из храма… По десять минут мы стояли на крыльце или в привратной арке, отчетливо сознавая, что промокнем в одну секунду, если попытаемся выйти. Несмотря на дождь, мы еще успели съездить в Городец, где хранится икона Святого Макария, написанная Симоном Ушаковым. Коллеги мне подтвердили, что авторство ее доказано и признано. Когда мы зашли в церковь, Аркадий безошибочно направился к киоту с Макарием. И очень долго, молча, стоял перед иконой. У меня голова была занята предстоящим разговором с настоятелем, но краем глаза я заметила, что Аркадий как будто отключился от всего, погрузившись в созерцание образа. Потом был наш разговор с настоятелем, и уже совсем перед уходом, когда мы собирались откланяться, Аркадий вдруг попросил его подождать немного и снова вернулся к иконе Макария. Я не смела его торопить, хотя нам пора было уже ехать в Нижний.
– Как вы думаете, Аркадий Ипполитов был верующий человек?
– В этот момент я поняла, что да. У него был свой разговор с Богом, и тут нельзя было ему помешать. Эта поездка в Нижний и окрестности получилась у нас какой-то очень размеренной, обстоятельной. Мы никуда не торопились, но всюду успевали. Все, что было намечено и задумано, мы исполнили. Аркадий пребывал, как мне показалось, в приподнятом расположении духа. По застарелой своей музейной привычке я пыталась собрать как можно больше знаменитых имен и знаковых полотен. А он деликатно, но твердо отвергал то, что не работало на его концепцию. Тут он был неуступчив и строг, четко придерживаясь любимой идеи М. Бахтина – площадной карнавализации жизни.
– В одном из вариантов концепции я прочитал у Аркадия, что если при слове «ярмарка» в просвещенном российском сознании непременно возникают образы Бориса Кустодиева, то для западного человека – это, конечно, «Ярмарка» Брейгеля. Если бы вас спросили, чем эти ярмарки отличаются друг от друга, что бы вы ответили? В чем их принципиальное отличие?
– Если говорить о Брейгеле, то это все-таки XVI век. Совсем иной временной пласт. Это эпоха, о которой как раз и пишет Бахтин. Торжество глумливого гротеска, отчаянного уродства, какого-то выворачивания всех и всяческих норм, крикливый непотребный балаган, ярмарочные шествия… Жизнь чрева, жизнь низа, ничем не просветленная, тяготеющая к языческим корням. Русская ярмарка, какой мы видим ее на полотнах художников ХIХ века, – это прежде всего изобилие, щедрость, какая-то роскошная избыточность жизни. И даже художников круга «Мира искусства», чей пассеизм поначалу основывался на абсолютном преклонении перед Версалем эпохи Людовика XIV, не минует страстное увлечение образами русской ярмарки. Тут можно вспомнить и великий балет «Петрушка» с декорациями и костюмами Александра Бенуа. И картины купеческой жизни Бориса Кустодиева, подсмотренные им в провинции. Конечно, эти работы были окрашены в ностальгические тона. Купцы времен Кустодиева были уже другие и выглядели иначе. Достаточно вспомнить портреты Морозова, Щукина, Мамонтова – кстати, они все будут представлены на нашей выставке. Но у Кустодиева мир русского купечества становится неким мифом, некоей художественной фантазией, к реальности имевшей уже тогда довольно призрачное отношение.
– Интересно, что большинство этих звонких, веселых и жизнеутверждающих картин были написаны Борисом Кустодиевым после революции и Октябрьского переворота, когда он уже был очень больным человеком. И тем не менее его хватало на такую живопись. Что это было? «Сон золотой»? Попытка запечатлеть ускользающий образ «России, которую мы потеряли»? Какой версии вы придерживались с Аркадием?
– Я много думала об этом, когда в Третьяковской галерее мы делали выставку «1917». И очень точно поняли, что явь, которая представлялась Кустодиеву из окна его студии (а он уже в это время был прикован к инвалидному креслу), совсем другая, не похожая на ту, которая была в действительности. Интересно, что он был единственным художником из «Мира искусства», который посвятил свою картину революции и назвал ее «Большевик». Но не будем лукавить, многое из того, что было тогда им написано, делалось на продажу. Поэтому, когда Аркадий подбирал картины для выставки, он постарался сосредоточиться на полотнах, написанных Кустодиевым до революции. К сожалению, различия в художественном уровне сразу бросаются в глаза. Что делать? Кустодиев, как и все художники, нуждался. А спрос на «счастливую дореволюционную жизнь», судя по всему, был у его заказчиков постоянным и довольно высоким. Я бы не сказала, что он старался «навеять человечеству сон золотой». Слишком большая доля иронии чувствуется практически во всех его работах. И какая-то насмешливая снисходительность к эпохе, которая, казалось, была еще совсем недавно, но безнадежно минула. Наша публика любит и знает Кустодиева. Но я надеюсь, что выставка в Нижнем заставит ее посмотреть на любимого художника другими глазами.
– Хочу спросить про полотно, которое заявлено в концепции Аркадия Ипполитова как главное и ключевое, – это «Вихрь» Малявина. Воплощение, можно сказать, русской стихии, необузданности, экспансии. Именно так «Вихрь» был когда-то воспринят на Западе. Кстати, и картина, и сам художник довольно долго были окружены неким ореолом скандала
