была страстью их матери, а на нее Айрис отвечала несбыточными предложениями – я хочу быть водителем грузовика, хочу поехать в Ботсвану, – которые, как она знала, мать отвергнет. Это создавало впечатление, будто Айрис отказывается от многих мечтаний, но на самом деле происходило следующее: Айрис соблазняла мать, монополизировала ее, поглощала все ее внимание все более необычными фантазиями, мешая Еве получить хоть что-то из того, что она хотела.
– Что, по-твоему, ты делаешь, Айрис? Впрочем, хорошо, давай, позируй, если хочешь. Положи руку вот так. Согни колени. Подними ногу. Потяни себя за волосы. Опустись на колени. Ползи по полу. Что ты делаешь со своим лицом? Забудь этот взгляд. Сильнее. Я сказала, сильнее.
Когда кто-то из зрителей давал свое указание, Ева кричала в ответ:
– Отъебись. Не указывай моей маленькой актрисе, что делать.
Из фойе донесся звук бьющегося стекла: взламывали главный вход. Группа недовольных происходящим зрителей, несомненно ожидавших этого момента, выкрикнула в унисон:
– Наконец-то спасены!
Поднялась шумиха.
Понимая, что времени осталось мало, Ева подошла к ползавшей по полу Айрис и схватила ее рукой за шею. Несколько шагов она вела ее за собой, как собаку, затем взяла за волосы и потащила, на этот раз подняв лицо Айрис вверх. Затем Ева подняла ее на ноги и начала манипулировать ее телом, выстраивая различные неуклюжие позы. Айрис подчинилась, не забывая ни одной строчки. Когда Ева поднимала ей руки вверх, выгибала спину, крутила головой или туловищем в разные стороны, ее голос поднимался и опускался, расширялся и сужался, вырывался наружу и проваливался внутрь, но поток его не прекращался.
– Тебе больше нечего дать? – кричала на нее Ева. – Убери девяносто процентов. Теперь удвой. Будь строже. Нечего притворяться, будто не знаешь, что будет дальше.
– Ох! – взревела толпа, когда Ева врезала коленом в живот Айрис.
– Ох! – повторила она, когда Ева пнула Айрис в бок, повалив ее на спину.
Перевернув лежащую Айрис, Ева ударила ей носком ботинка по ребрам, а затем по бедру. Ударила кулаком в живот. Ударила в грудь. Нанесла страшный удар по подбородку, затем повторила его, как будто нарочно в то же место, просто ради жестокости. Но на самом деле никакой жестокости не было. Айрис была с ней заодно; она играла жертву, в действительности командуя, куда нанести удар. Когда Ева била Айрис, сама Ева не была инициатором этого действия; видимость того, что ее ударили, создавала Айрис, а Ева просто следовала за ее движениями. Когда Ева взяла Айрис свободной рукой за горло, то вместо того, чтобы сжимать пальцы, она выгибала их наружу. Айрис схватила ее за запястье, чтобы создать впечатление, будто она пытается разорвать хватку, но на самом деле она тянула руку Евы к себе. Айрис дергала за ниточки, а Ева подчинялась.
– Это наш зал правосудия, – сказала Ева. – Ты в Народном суде. Ты готова признать вину?
– Мне не в чем признаваться, – сказала Айрис.
– Не надо вот этого. Раскайся сейчас, и мы будем снисходительны.
Айрис попыталась заговорить снова, но Ева схватила ее за шею. По крайней мере именно такое впечатление хотела произвести Айрис.
– Говори! – сказала Ева. – Признайся честно! Скажи: «Я виновата».
– Я виновата.
– Ты говоришь неискренне.
– Я виновата.
– Ты в игры играешь, засранка?! Тебя обвинили, и теперь ты должна заплатить.
– В чем мое преступление? Скажи мне. Если я виновна, я признаю это.
Ева отпустила шею Айрис и бросила ее вниз. Айрис звонко ударилась затылком о сцену. Ева сделала несколько шагов. В фойе замигали синие огни. Люди выходили из зала на улицу через главный вход. В сторону сцены шли полицейские с фонариками и оружием. Убегающим зрителям и Еве они выкрикивали приказы.
Ева обернулась к Айрис, которая сидела на сцене, раскинув ноги и опираясь руками на пол за спиной. В этот момент Ева почувствовала с ней связь. Несмотря ни на что, она верила в их связь. Айрис была ее сестрой. Они были связаны друг с другом, как одно дыхание с другим. Тот же разум, те же убеждения.
– Если ты не сделала ничего плохого, – сказала Ева, – почему ты здесь?
– Просто скажи мне, что я сделала?
– Ты пригласила нас сюда, в этот театр, чтобы мы в конце концов над тобой надругались. Ты ведь так это спланировала, да? Мы следуем твоим указаниям. Мы часть твоей глупой игры. Не могу поверить, что мы на это купились. Единственная причина, по которой мы находимся на этой сцене, состоит в том, что мы хотим помочь тебе исправить свою ошибку.
– История будет повторяться, если ее не судить должным образом.
– Хорошо, давай сначала разберемся с главным обвинением.
– В чем?
– В том, что сходило тебе с рук всю жизнь. За которое ты никогда не была наказана. Теперь ты берешь вину на себя?
– За тот вечер?
– За какой вечер? Скажи это.
– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Я была ребенком.
– Все эти годы мы оправдывали тебя. Винили себя. Но ты видишь, что на самом деле это все была ты?
– Где-то там была я, но…
– Неужели? Ты все уничтожила. В одиночку.
– Да, да. Я все уничтожила. Но также я сделала возможным все, что у вас есть сегодня. Без меня никто из вас не был бы тем, кто вы есть и где вы находитесь. Но если вы действительно думаете, что я виновата в ваших неудачах и во всех ваших проблемах, то вперед. Я не стану вас останавливать.
– Так ты согласна?
Ева вытерла вспотевший лоб тыльной стороной руки, той самой, в которой держала пистолет. Сверкнул металл.
– Делай что хочешь, – сказала Айрис.
– Я хочу убить тебя на хрен.
– Убивать ужасно. Но ладно. Если ты чувствуешь, что должна это сделать, то делай.
– Ты же действительно этого хочешь?
– Чего хочешь ты, того хочу и я. Я не собираюсь бороться с тобой.
– Знаешь, это не дзен. Это просто пассивность. Меня от тебя тошнит.
– Представь себе, что ты каким-то образом можешь прожить жизнь по-другому. Можешь проснуться и почувствовать, что начала жизнь заново. Забыть все прошлое. Вот что ты мне подаришь. Дар реинкарнации.
– Ты не веришь в это дерьмо.
– Это было бы облегчением. Ты оказала бы мне и всем нам услугу. Может, я вообще не существую. Может, я просто думаю, что существую.
Айрис с нарочитой медлительностью расстегнула молнию на своем комбинезоне, обнажив грудь.
Раз.
Ева подняла пистолет и направила его на это место: на треугольник натянутой кожи и выступающей кости, где начиналась грудь ее сестры.
Два.
