Есть ли другой выход? Ответ – нет. Она сделает это, даже если потом ей придется всю жизнь в этом раскаиваться. Чтобы исправить ошибку, нужно выйти за рамки дозволенного. Ее величие в будущем будет характеризоваться крайней позицией, которую она заняла сейчас, и сохранением этой крайней позиции на протяжении всего действия. Это аморально, да, но тогда все великие поступки, которые остались в истории и не были смыты ее потоком, тоже аморальны. Если бы возникла необходимость, она убила бы не только свою сестру, но и себя. Это был конфликт двух правых, в котором к смерти должны быть готовы обе стороны.
– Ты готова? – тихо спросила Ева у сестры.
– А ты? – ответила Айрис.
Ева почувствовала, как рука, держащая пистолет, как будто дышит сама по себе. Она видела, как увеличиваются и уменьшаются, будто живут своей жизнью, глаза Айрис. Неправильно говорить, что актриса обретает характер внутри себя, в изоляции от других; на самом деле, для того чтобы найти себя, она должна выйти из себя к другим. Ева, увидев в глубинах сознания Айрис свое собственное подобие, испытала момент паники. Быть актрисой – значит все время быть подсудимой, а Айрис требовала приговора. Ева должна была действовать и положить этому конец. Но страх перед сценой утихнет только тогда, когда она забудет об этой ответственности.
– Ты сама навлекла это на себя, – сказала Ева сестре.
– Я не имею никакого значения, – ответила Айрис. – Я ничто, за исключением того, что я часть тебя. Так сделай это для себя.
Существует видеозапись – она так и не попала на телевидение, но хранится в архиве Би-би-си и доступна тем любопытным, кто захочет ее отыскать, – момента перед тем, как Ева выстрелила из пистолета. На ней видно, как Кит хватает Еву за руку и поднимает ее вверх, направляя пистолет выше головы Айрис. Когда раздается выстрел, картинка обрывается, и оператор прячется за сиденье. Когда изображение возвращается, Ева отклонилась назад, как будто ее только что отбросила невидимая сила, – качество картинки плохое, но, похоже, что спереди ее комбинезон залит мочой, а Кит вырывает пистолет из ее руки. Затем опять все перепутывается, изображение качается влево и вправо. Когда оно снова становится четким, Кита прижимают к земле два полицейских, а пистолет лежит на полу возле его головы.
Нет ни одной видеозаписи, которая ответила бы на вопрос о намерениях Евы в момент выстрела. Хотела ли она выстрелить в сестру? Или она намеренно ждала, пока Кит уберет руку, прежде чем нажать на курок?
Спросите Еву, и она ответит, что это не имеет значения. Иногда она жила так, что не знала, зачем это нужно. Она просто делала какие-то вещи и не придавала им значения.
Пьеса сыграла ее, хэппенинг случился. Все ее видели. Все смотрели. Какая в этом разница? Важно то, что жизнь не повторилась.
Окончание
Больница Управления общественной безопасности, Пекин
6 мая 1991 года
Мой дорогой Мао,
Месяц, когда я это пишу, – май. Так сообщает мой ежедневник поведения, с моим именем и моими так называемыми преступлениями, который висит у двери моей камеры. Лето уже началось. В саду цветут пионы, скоро распустится лотос, и воздух наполнится его богатым ароматом. В конце лета исполнится пятнадцать лет как я в тюрьме.
То, что это время тянулось медленно, и то, что оно отразилось на моем здоровье, несомненно, но я выдержала, потому что была благоразумна и старалась всегда чем-то заниматься. Просыпаясь, часто в неурочный час, я достаю одно из твоих стихотворений или отрывок из твоих цитат и перечитываю его, пока не прогоню преследующих меня призраков. Потом я читаю Маркса или Ленина, которые заставляют мой разум усердно работать, хотя я должна сказать, что твои труды сильнее в этом отношении, одно твое предложение превосходит сотню их.
В таком месте, как это, легко утратить взаимопонимание со своим телом и позволить ему деградировать; я намерена поддерживать с ним тесный союз. Поэтому, как только встаю с постели, я провожу у раковины не менее двадцати минут, омывая интимные части тела, протирая лицо и полоща горло. Я не буду носить грязную одежду:
прежде чем положить ее рядом со мной, ее должны проветрить, вычистить и избавить от пятен. И прости за мнимую суетность, но мне не нужен особый случай, чтобы поправить прическу и нанести каплю духов на запястье, я делаю это и в обычный день.
Поддерживать порядок в комнате – тоже моя обязанность, и я, семидесятисемилетняя жена Великого Спасителя Китая, не слишком горжусь тем, что встаю на колени и драю пол, как когда-то в детстве, в деревне. Когда я убеждаюсь, что протерла все углы и пыли больше нет (проверка проводится ежедневно), я час занимаюсь тайцзицюань[58] в надежде, что это заставит мои кишки двигаться, хотя обычно они мне не поддаются. Из-за недостатка грубой пищи в рационе у меня часто бывают запоры, и мне приходится напрягаться; нередко я вынуждена помогать себе пальцами и мылом.
Экспериментируя над моими страданиями, они любят менять время приема пищи, сдвигая его на час в ту или другую сторону, а иногда и вовсе меняя порядок, чтобы я ужинала на рассвете, а завтракала в полночь, и тем самым не давая мне войти в здоровый человеческий ритм. Поэтому часто случается, что после физических упражнений я не получаю обеда, что вызывает ужасные муки и не оставляет мне иного выбора, кроме как лечь и восполнить силы сном. Такой вынужденный, неестественный сон лишает меня ночного отдыха; кроме того, он наполнен изнурительным повторением моих дневных видений, и, просыпаясь после полудня, я чувствую себя отяжелевшей и не в духе. Успешное опорожнение немного облегчает мою участь, но я делаю попытку, только если уверена в успехе, потому что повторная неудача может еще больше омрачить мое настроение и привести к геморрою.
По вечерам я делаю кукол. Моя обычная производительность – одна кукла в три дня или около двух в неделю. По моим подсчетам, с момента ареста я изготовила их более тысячи. Мне хочется думать, что всех этих кукол раздали рабочим семей Пекина, и что дети с волнением находят мои инициалы на внутренней стороне маленьких униформ. Хотя, возможно, их бросили гнить на складе, сожгли на костре или разобрали и вернули мне под видом нового материала.
С этими ублюдками ничего наверняка не знаешь.
В прошлом году я сделала перерыв в работе над куклами, чтобы написать мемуары. Мне надоело публичное бесчестие, которому они с
