только Алекс Аккерман (даже если он старался не думать об этом слове), потомок проклятого рода, носитель чудовищного знания, преследуемый, голодный, замерзающий.
Открыв глаза, он вдруг увидел это. Сначала он подумал, что это галлюцинация от усталости и голода. Между деревьями, метрах в тридцати от него, показалось что-то неестественное для дикого леса. Прямая линия. Четкая, ровная. Как… стена. Грубая, сложенная из неровных камней и бревен, покрытых мхом и лишайником. За ней, казалось, виднелась неровная двускатная крыша, придавленная сверху тяжелыми камнями, чтобы ее не снесло ветром.
Зимовье.
Дедов рассказ мгновенно всплыл в памяти. Да, именно так он его и описывал. Небольшое, затерянное в глуши, прикрытое густым лесом, невидимое, пока не подойдешь совсем близко. Чудо. С настоящей печью внутри, возможно, с запасом сухих дров! И главное — с четырьмя стенами, пусть и примитивными, которые могли дать укрытие от ветра и холода, а возможно, и от тех, кто мог еще бродить по лесу.
С осторожностью хищника, несмотря на слабость, Алексей медленно, бесшумно двинулся к обнаруженному убежищу. Он шел, замирая через каждые несколько шагов, осматривая местность вокруг, прислушиваясь. Сердце, до того вяло бившееся от усталости, снова набрало темп, отчеканивая учащенный ритм надежды и одновременно тревоги. Зимовье было в таком глухом месте — едва ли кто-то, кроме опытных охотников или тех, кто знал о нем, мог на него набрести случайно. Но его преследователи могли иметь и такую информацию, или быть опытнее, чем он предполагал.
Подобравшись совсем близко, Алексей прижался к стволу толстой ели, внимательно осматривая зимовье. Оно выглядело совсем заброшенным, часть бревен осела, покрытых плотным слоем мха и плесени. В оконном проеме зияла пустота — без рамы, без стекла, только провал. Дверь, сколоченная из неотесанных досок, висела на одной петле, чуть приоткрытая, обнажая чернильную темноту внутри.
Ни дыма из трубы. Ни звуков изнутри. Никаких свежих следов вокруг — старая листва и хвойная подстилка вокруг дверей были нетронуты. Казалось, зимовье действительно пусто.
Тем не менее, инстинкты кричали: «Будь осторожен!». Его опыт подсказывал — никогда не стоит верить первому впечатлению в таких местах. Убежище может быть и ловушкой.
Он простоял у дерева еще несколько минут, вглядываясь в темноту дверного проема, вслушиваясь. Полная тишина. Только шум леса, уже становящийся глухим в преддверии сумерек, начинающихся так рано в гуще деревьев.
Наконец, приняв решение, он сделал глубокий вдох и шагнул из-за дерева, тихо направившись к двери. Топор уже был в руке. Мешок, теперь еще более помятый и грязный, болтался за спиной. Каждым шагом он приближался к спасению. Или к новой опасности.
Остановившись на пороге, он снова всмотрелся в темноту внутри. Скудный дневной свет проникал только через дверной и оконный проемы, оставляя основную часть крохотного помещения в плотном, почти осязаемом мраке. Пахло сыростью, дымом и какой-то странной, тонкой примесью… нет, не запахом животных. Это был едва уловимый человеческий запах. Очень старый запах.
Внезапно его глаз уловил что-то в дальнем углу зимовья, там, где тьма была особенно густой. Что-то светлое. Пристальнее всмотревшись, Алексей понял. Это была… кость. Или что-то на нее похожее. Лежало там, прислоненное к стене, в куче старых, истлевших тряпок и хлама.
С инстинктивной осторожностью, удерживая топор наготове, он сделал шаг через скрипучий порог. Пол был земляной, неровный, усыпанный старой листвой, хвоей и сухими ветками. Помещение было еще меньше, чем он представлял — не более пяти-шести шагов в длину и три в ширину. Слева находился грубо сложенный из камня очаг, перед ним лежали расщепленные, но сильно потемневшие от времени поленья. В углу, куда провалилась часть крыши, лежала куча строительного мусора. А вот справа…
Он подошел ближе к тому месту, где увидел светлое пятно. Его сердце заколотилось не от усталости или страха, а от холодной, незримой руки, сжавшей его внутренности.
Это были кости. Человеческие кости. Белая кость голени, часть черепа, обтянутого остатками сухой кожи и седых волос, с пустыми провалами глазниц, прислоненного к стене. Поза человека, сидевшего здесь, поджав колени к груди, будто пытаясь согреться в последние мгновения своей жизни, была вполне различима по положению сохранившихся крупных костей и высохших мумий конечностей. Человек явно умер от холода, голода и, возможно, какой-то болезни или раны. Умер давно. Годы, возможно, даже десятилетия назад. Лес сохранил его, как сохраняет всё.
В стороне валялась груда истлевшей одежды, остатки кожаных сапог. Рядом с высохшей рукой — сломанный охотничий нож, лезвие которого покрылось толстым слоем ржавчины. Но никакого оружия, никакого следа, указывающего, кто это мог быть. Никаких личных вещей. Только кости и лохмотья.
Это был охотник. Или беглец. Кто-то, кто, как и он сейчас, искал здесь убежище. И не нашел его.
Странное, мрачное чувство охватило Алексея. Не страх перед мертвым — его в другом мире учили, что мертвые уже не могут причинить вреда. Страх был перед будущим. Перед возможностью такой же судьбы. Умереть в одиночестве, от холода и голода, забытым в этом диком, безразличном мире. Это было куда страшнее, чем смерть в бою с титаном, быстрая и, может быть, даже героическая.
Но находка старых костей парадоксальным образом придала ему и новые силы. Он увидел предостережение. Увидел, чего не должен допустить. Он не хотел закончить свой путь так. Он должен был жить. Должен был пронести через этот мир свое знание. Должен был добраться до юга.
С некоторым отвращением, но необходимостью, Алексей отошел в дальний угол, подальше от жуткой находки. Его взгляд упал на очаг. Нужно было разжечь огонь. Согреться. Подсушить одежду. Приготовить еду. В очаге лежали потемневшие от времени, но сухие дрова. Рядом — небольшая кучка щепок. И кресало. Видимо, тот несчастный охотник подготовил всё, но так и не смог воспользоваться.
Алексей вытащил свое кресало, кремень и трут. Несколько мгновений усердной работы — и сухой трут задымился. Он осторожно перенес дымящийся уголек к щепкам, дунул. Неяркое, желтоватое пламя дрогнуло и разгорелось. Дым пополз вверх, выходя через кривую, дырявую трубу в потолке и щели в стенах. Запах дыма, горьковатый и родной для каждого жителя стены Мария, наполнял маленькое помещение, постепенно вытесняя сырость и запах смерти.
Алексей присел на землю рядом с огнем, вытянув к нему дрожащие, синюшные от холода руки. Тепло постепенно возвращалось, проникая в окоченевшие конечности, разливаясь по телу. Это было невероятное, почти забытое ощущение — быть в сухости и тепле, пусть и таком примитивном.
Но даже рядом с теплом очага и осознанием относительной безопасности его убежища, его взгляд невольно
