мечом и луком, отлично держался на лошади, выпивал без всяких последствий бочонок пива. Возможно, именно таким подспудно мечтал быть и сам Титус в прошлой жизни, глядя на неотразимых мачо в рекламных роликах.
«Братья не виделись почти с самого дня рождения, так как родителям пришлось спрятать близнецов в разных городах, спасая их от преследования врагов семьи. Неудивительно, что гость с большим интересом разглядывал наследника Сан-Маринского, его замок и придворных. А за ужином рыцарь спокойным, даже безразличным голосом долго рассказывал брату о своей жизни, бесчисленных приключениях и великих подвигах…»
Титус принялся торопливо заполнять казавшееся бескрайним белое поле строчками воспоминаний – смутных или более четких, иногда настоящих, иногда наполовину придуманных… Он писал о себе так, каким был на самом деле. С самого раннего детства. Одни образы из прошлого вызывали к жизни другие, восстанавливая полузабытую цепочку лиц и событий, разорванную черной дырой затмения. Первая прочитанная книга, девочка, с которой он поцеловался в шесть лет; ожог тонкой кочергой, которую он зачем-то ухватил рукой; трещинки на белом потолке, что он складывал в рисунки, лежа с высокой температурой в самый разгар лета. А потом школа… Нет, здесь, конечно, будет другая школа. Университет… Такого тут просто нет. Работа в офисе… Такого, к счастью, тоже. Бодрой рысью Титус перешел к тому, чего с ним уже не случалось. Жизнь странствующего рыцаря – смелого, физически сильного, никому не уступающего… Прошло двадцать минут, сорок, час. Титус писал так, словно делал это последний раз в жизни и хотел очень многое оставить после себя на бумаге. Но часа через два Волшебное перо споткнулось, выпало из его руки, и Титус, полностью обессиленный и опустошенный, мгновенно заснул, уткнувшись головой в еще не просохшие чернила. Очнулся он, когда начало смеркаться, – от того, что Мюллер стоял рядом и бесцеремонно тряс наследника Сан-Маринского за плечо.
– Что? – встрепенулся заспанный Титус. – Обед?
– Обед был, когда вы, сир, изволили работать, – ответил Мюллер с достоинством. – Я решил вас не отвлекать, уж простите. Скоро ужин. Но дело не в этом.
– Тогда в чем же? – тупо поинтересовался Титус, опять закрыв глаза и уткнувшись головой в стол.
– К вашим владениям кто-то приближается, сир, – безразличным голосом доложил слуга, слегка позевывая в рукав.
– Что? – не понял со сна Титус. – Враги? Я же ничего такого не писал! Все на крепостные стены! Где мой меч, Мюллер? Почему же ты стоишь как столб?!
Мюллер посмотрел на наследника Сан-Маринского с явным сочувствием.
– Не знаю, друг это или враг, сир. Всего лишь один всадник. В любом случае стражники по причине позднего часа уже закрыли ворота, и вряд ли незнакомец рискнет в одиночку штурмовать замок. Что касается меча, то у вас его просто нет. Не изволили пока дать мне о том указание. Если меч нужен, закажу у кузнеца в городе. Обойдется он, правда, недешево. Никак не меньше двух золотых санмаринов.
Рассудительные речи Мюллера, напоминающие логичные рассуждения шизофреника, согнали с Титуса остатки сна. Один взгляд на лежавшую перед ним рукопись – и он все понял. Внутри что-то задрожало. Едет! Его двойник! Подъезжает сейчас к замку!
– Быстро! – заорал Титус в лицо отшатнувшемуся от него Мюллеру и вскочил на ноги. – Бежим на смотровую площадку!
Дежурившие на башне солдаты молча отдали наследнику честь. Истекая потом от стремительного восхождения, Титус облокотился на каменный зубец и высунул голову наружу. Солнце уже почти зашло, но было еще довольно светло. Далеко внизу по дороге медленно плелась крохотная черная точка. Когда он лихорадочно зашарил по карманам в поисках монеты, Мюллер усмехнулся и с размаху стукнул ребром ладони по подзорной трубе:
– Пожалуйста, сир!
Титус прильнул к окуляру – и чуть не упал от неожиданности. С другого конца трубы он словно увидел зеркало. На него смотрел Титус – почти такой же, как и он сам.
– Брат… – с трудом выдохнул Титус. – Он приехал…
– Н-да, очень, очень похож на вашу светлость. Прямо как две капли воды, – почему-то с сомнением промямлил Мюллер, которому пришлось сильно согнуть длинные ноги, чтобы заглянуть в трубу. – Что же, прикажете открыть ворота? Или будем все-таки трубить военную тревогу?
Титус пропустил шутку мимо ушей. Было, если честно, не до шуток. Сердце отчаянно колотилось в груди – так, словно старалось сбежать от него. Сейчас он встретится сам с собой. Бред какой-то…
– Я… я сам открою, – устало ответил Титус Мюллеру.
Они медленно спустились вниз по лестнице, пересекли внутренний двор и зашли под темный, невысокий свод крепостных ворот. Титус, хотя он никогда прежде этого не делал, взялся обеими руками за ручки колеса, на которое была намотана поднимавшая и опускавшая решетку ворот веревка. Мюллер и пара солдат бросились ему на подмогу. Колесо поддавалось легко и без скрипа. Убрав решетку, налегли все вместе на тяжелый тронутый ржавчиной засов. Ворота распахнулись. В очерченном каменной аркой проеме, на фоне темно-синего предзакатного неба Титус увидел прямо перед собой неестественно огромный черный силуэт лошади и всадника. Когда, освоившись с полумраком, он всмотрелся в лицо гостя, легкий озноб снова прошелся от затылка до пяток. Перед ним стоял второй Титус, наследник Сан-Маринский. Может, только более широкий в плечах и закопченный солнцем. Просто волшебство какое-то! До сих пор никак не привыкнет к этой штуке…
– Ну здравствуй, брат, – сказал всадник хрипло, и голос этот был голосом человека, многое повидавшего и вынесшего. – Наконец-то мы сошлись на этой земле. Во время осады Антиохии меня настигла радостная весть, что ты не только жив, но и владеешь, оказывается, титулом наследника Сан-Маринского. Как только город пал, я сразу же сел на корабль и отплыл в Сан-Марино… А ты и вправду точно мое отражение!
Титус не знал, что ответить. За спиной послышались голоса – придворные сбежались поглазеть на незнакомца.
– И когда же ты отплыл? – в конце концов задал вопрос наследник.
– Месяц назад, – ответил всадник, медленно трогая лошадь и въезжая в ворота. – Путь из Святой земли неблизок.
«Месяц назад я вообще не знал о герцогстве Сан-Маринском. Не мог такое представить даже в сумасшедшем доме», – подумал про себя Титус, но вслух ничего не сказал. Лошадь, тихонько цокая копытами, пересекла линию ворот. Всадник, завернутый в длинный выцветший плащ, покачивался в седле, будто на рессорах. Загоревшее лицо сливалось с быстро сгущавшимися сумерками – казалось, что вместо головы у него темное пятно. Толпа челяди настороженно замолкла, раздавалось лишь легкое цоканье копыт. Еще пара шагов, и лошадь встала. Незнакомец обвел глазами толпу, молча поднял в знак приветствия ладонь. Из-под лошадиной
