зимы, окрасившей древнее поместье в унылые, безрадостные тона.
Бродя по коридорам Лёвенского университета, мы с женой постепенно начали чувствовать себя запертыми в лабиринте. Слава небесам, моя жена, дойдя до конца коридора, выбралась в просторный двор, где стояло высокое старое дерево, о которое можно было опереться и отдохнуть. Когда жена подняла голову, перед ней на оконном стекле одной из аудиторий материализовалось видение. То было знакомое черно-белое фото, висящее на стене. Она воскликнула:
– Поверить не могу! Это Цянь Сюлин!
Жена оказалась права. Это был тот самый знаменитый снимок молодой Цянь Сюлин. Она выглядела очень хорошенькой, со слегка подвитыми волосами и тонкими бровями. Легкая улыбка в уголках рта придавала ее лицу такое выражение, будто она читает в человеческих душах. Лоб казался чуть более выпуклым, чем обычно у девушек-азиаток. На ней был облегающий жакет в китайском стиле с яркими цветочными узорами, придававший девичьему силуэту плавность.
Она обращалась к нам с портрета, словно говоря: «Ура! Самое время! Я рада, что мои соотечественники наконец-то явились!»
Рядом с ее снимком висели и другие. Наверное, это были фотографии выдающихся студентов университета. Мы не стали разглядывать их, а скорее позвали нашего переводчика, господина Пенг Фея, и вместе пошли к дверям кабинета, где висело фото Цянь Сюлин. Дверь была закрыта. Внутри звучали голоса: кто-то негромко разговаривал. Я попросил Пенг Фея постучать. На мгновение он заколебался. Возможно, прожив долгое время в Бельгии, он стал слишком чувствителен к местным правилам и обычаям. Я повторил мою просьбу, и он наконец набрался смелости постучать в дверь. Она слегка приоткрылась. Мужчина средних лет с вьющимися волосами и в очках высунул голову в щель и спросил господина Пенг Фея, что ему нужно. Господин Пенг Фей произнес несколько предложений, и мужчина покачал головой, отклоняя его просьбу. Господин Пенг Фей добавил еще несколько слов. Мужчина пожал плечами и впустил нас.
Потихоньку господин Пенг Фей объяснил мне, что сначала мужчина отказал ему – шли лекции, и в кабинете все были заняты. Однако господин Пенг Фей не сдался и объяснил: мы – пара из родного города Цянь Сюлин в Исинье, в Китае. Мы хотим всего лишь взглянуть на ее фото, а потом сразу уйдем. Услышав это, мужчина согласился.
Кабинет был относительно небольшим. Там стояло три рабочих стола, за ними сидели мужчина и две женщины. Все они смотрели в экраны компьютеров, занятые работой. Женщины даже не оторвались от экранов. Я вытащил мобильный телефон, включил видеосъемку и начал снимать. Мужчина поцокал языком и тихонько что-то пробормотал. Я спросил господина Пенг Фея, что он сказал. Господин Пенг Фей ответил, что тот пошутил: съемка в университете запрещена, но раз уж сам Господь привел нас сюда, кто он такой, чтобы нам запрещать. К тому же мадам Цянь Сюлин принесла университету Лёвена немалую славу. Почему бы не пойти на уступку ее соотечественникам.
Нам напоминали, что правило, о котором нас уведомили на стойке информации, распространяется на всю территорию университета. Фото- и видеосъемка везде в кампусе запрещены.
Господин Пенг Фей сказал, что этот кабинет и есть офис администрации. Мужчину, который нас впустил, звали Маркус Уайли. Похоже, он был тут главным.
– Прошу извинить мою настойчивость – конечно же, я здесь не просто для того, чтобы сделать несколько фото и снять видео. Сначала я хочу узнать, действительно ли Цянь Сюлин училась в этой аудитории; кроме того, мне интересно, есть ли тут мемориальная комната или какой-либо другой памятник в ее честь.
На первый вопрос Маркус Уайли ответил, что точной информацией не владеет. Однако с определенной долей уверенности может сказать, что она училась здесь. То, как он взвешивал слова, выдавало в нем авторитетного профессора, который не собирается поддаваться натиску слишком настойчивого репортера. Он сказал, что эта аудитория, пожалуй, самая старая в колледже. Более того, некогда она относилась к факультету химии. Когда Цянь Сюлин училась в университете Лёвена, студентов на факультете было совсем немного. Из Азии – всего четыре, а Цянь Сюлин – единственная девушка среди них. Вне всякого сомнения, то была истинная колыбель мировой науки. На стенах висели снимки наиболее выдающихся выпускников химического факультета.
– Конечно, Цянь Сюлин – исключение. Она была потрясающая, удивительная. Никто на всем факультете не мог потягаться с ней на экзаменах. Но ученой она так и не стала. И это большое разочарование.
На второй вопрос Маркус Уайли лишь пожал плечами, развел свои длинные тонкие руки и мягко сказал несколько слов в адрес господина Пенг Фея.
Господин Пенг Фей перевел их нам:
– В Бельгии, будь вы монарх или знаменитый ученый, никто не станет устраивать мемориальную комнату. Наша нация не склонна превозносить отдельную личность. Из Лёвенского университета вышло немало знаменитых выпускников, и наивысшей почестью считается повесить портрет на стене аудитории, где они учились.
Слова Маркуса доказывали, что Цянь Сюлин действительно когда-то училась в этом кабинете.
Меня охватил неописуемый восторг. Если я добрался сюда, то смогу унести с собой частичку ее души.
Каждый камень под нашими ногами, каждая старинная люстра, свешивающаяся со сводчатого потолка коридора, перила лестниц, отполированные до блеска, – все внезапно обрело в моих глазах связь с Цянь Сюлин.
И вдруг по тихому коридору разнеслось эхо шагов. Вот ее модные туфельки винного цвета, вот матерчатый рюкзак с вышивкой, который так нравился однокурсникам, – свисает с ее плеча. Стрижка-боб, густо-черные ресницы, улыбка, похожая на полумесяц, белоснежный жакет, подчеркивающий округлые зрелые бедра. Такой она девяносто лет назад сидела в первом ряду аудитории, с мирным взглядом и сосредоточенным выражением. Стремительно писала в тетради карандашом, и ногти без маникюра порхали над страницей. Ходила повсюду с улыбкой, говорила ласковым тоном, как все в Цзяннане. А если пела, то сразу привлекала внимание – не самой песней, а прочувствованным исполнением.
Вся история ее учебы, с 1929 по 1934 год, была впоследствии сведена к нескольким общим фразам. Причем весьма расплывчатым. Они внушали читателю восхищение, но им недоставало теплоты и индивидуальности. Например, в двадцать два года она получила докторскую степень по химии, а вскоре после этого еще одну, по физике. Это было огромное достижение, однако для университета она осталась одной из студенток, и, казалось, никто особо этому не удивился. Упоминания о ее выдающемся уме и трудолюбии казались банальными. Однако была одна деталь, относящаяся к осени 1931 года, которая свидетельствовала о ее упорстве. Вот только как преодолеть пропасть времен, чтобы до конца оценить этот факт?
Однажды в лаборатории ее наставник мистер
