Бешт воскликнул громко: «Ну-ка, прочь печали!
Прочь заботы, погуляем, как всегда, гуляли!
Парень мой споет на радость, чтоб умчалось горе,
Чтобы души воспарили в голубом просторе!»
И запел Абрам, и голос лился все чудесней.
Устремились души хлопцев вслед за этой песней,
Расцвели улыбки разом, сгладились морщины.
И пошли тут ноги в танец — славно, без кручины.
Подбежал один к Абраму: «Как, певец, зовешься?
Будь мне братом-побратимом, и не ошибешься!
Ты — Абрам? Зовусь Стефаном, так запомни, друже!
Может, станется, что буду и тебе я нужен».
...Годы унеслись, сменились временем суровым.
Реб Абрам однажды ехал по делам торговым.
Забрела его коляска в лес густой и старый —
Тут его остановили опришки-батяры.
«Ну-ка, стой, богач!» — скрутили, всё отняли сразу,
Отвели его в свой лагерь, к ватажку-гарнасу.
Ватажок воскликнул: «Славно! Кто тут расстарался?
Кто ты будешь, человече? И куда собрался?»
«Я простой торговец, пане, молоком торгую.
Навещал я в Коломые дочку дорогую...»
«Зря зовешь меня со страху ты вельможным паном.
Я — опришек вольный, так-то, а зовусь Стефаном.
Отнимаю у богатых — вот моя причуда.
Зря ко мне заехал нынче, не уйдешь отсюда.
Я тебе сейчас дорогу покажу — до ада.
Ты последнюю молитву прочитай, как надо».
Вот прочел Абрам молитву, смерти ждет бедняга.
Слышит: «Не узнал меня ты в страхе, бедолага?
Ты ж Абрам? Зовусь Стефаном, вспомни-вспомни, друже
Говорил тебе, что буду я когда-то нужен».
После у костра сидели, слезы утирали
И наставников ушедших долго вспоминали.
Поглядели друг на друга, молча постояли.
Вдруг притопнули ногами и — затанцевали...
Обративши лица к небу и зажмурив очи,
Танцевали побратимы весь остаток ночи.
Танец странный, молчаливый — отогнав тревогу,
Поминальной стал молитвой, обращенной к Богу...
...Вечером 16 июня 1933 года на тель-авивском пляже неизвестными был убит один из ярчайших сионистских деятелей Хаим Арлозоров. Убийство это до сего дня остается нераскрытым. Было много версий о причастности тех или иных кругов к этому преступлению, но ни одна из них не получила окончательного подтверждения...
МАГДА
Поэма в четырех танцевальных балладах с прологом, э
пилогом, интермедией и постскриптумом
«— ...Срывайте двери — два несчастья
хочу я видеть, сыновей убитых,
злодейку-мать, убившую несчастных!..
Появляется колесница, запряженная драконами,
в ней Медея с телами детей...»
Еврипид. Медея
Пролог
Две женщины носили имена
Похожие, и первая — Медея,
Царя Колхиды бешеная дочь.
Чтоб отомстить неверному супругу,
Ревнивица зарезала детей.
Прошли века, прошли тысячелетья.
Несчастную преступницу жалеем
И думаем: «Безумна от любви».
Вторую звали Магда, и она
Была женой министра пропаганды.
И в чашке приготовив цианид,
Смочив конфеты в смертоносном зелье,
Она детей убила — и себя.
Был месяц май, и грохотали пушки.
Йазон и Йозеф... Магда и Медея...
И никого, кто мог бы пожалеть...
Во время обучения в Германии один из лидеров сионистского движения Виктор (Хаим) Арлозоров познакомился с Магдой — будущей супругой Йозефа Геббельса, которая была подругой его сестры.
Магду с Хаимом связывала не только страстная любовь, но и увлеченность сионизмом.
Палестинское танго
Осенний Берлинский вокзал.
Прощаются Виктор и Магда.
Он пристально смотрит в глаза
Зеленые, словно смарагды.
Она улыбнется легко,
Снимая дождя паутину.
А Виктор уже далеко —
Он видит страну Палестину.
А марши в Берлине гремят,
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
Но тянет и тянет туда —
К огням, площадям и парадам...
Вокзала невнятная речь.
Невнятная сцена прощанья.
Не будет ни писем, ни встреч,
Не стоит давать обещанья.
Под небом глубоким едва ль
Он будет вздыхать по Берлину.
А ветер уносится вдаль
Навеки — в страну Палестину.
А марши в Берлине гремят
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
И тянется Магда туда —
К речам, площадям и парадам...
Растает прощальная боль,
Прощальная горькая сладость.
Примерить ли новую роль?
Роль старая больше не в радость.
Дождинка, роса ли, слеза —
А память покроет патина.
Он всё еще смотрит в глаза,
Но что ей теперь Палестина?
Ведь марши в Берлине гремят
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
И Магду утянет туда —
К речам, площадям и парадам...
16 июня 1933 года Хаим Арлозоров и его супруга Сима сидели на балконе тель-авивского пансиона «Кэте Дан» (ныне гостиница «Дан»). Когда вокруг них стала собираться толпа зевак, они решили прогуляться вдоль моря...
Тель-авивский медленный фокстрот
Весел и прекрасен, юн и говорлив
Городок у моря, в золотом песке.
Но оставлен ими шумный Тель-Авив,
Он, она — и море... Жилка на виске...
В полумраке тают милые черты...
«Нынче в целом
