ширина колизейской громады; там опять играющая толпа стен, террас и куполов, покрытая ослепительным блеском солнца». Это «Рим» Гоголя. Его князь смотрел на город с Джаниколо, мой обзор был неизмеримо шире. К тому же промысел Божий, направленный к наибольшему благу творения, даровал мне нечто особое.
Моим глазам предстала живописная сцена. На обочине стоял шикарный автомобиль, а перед ним очень высокая молодая женщина с мощной, но несколько нескладной фигурой, обтянутой черным платьем. На огромном аристократически горбатом носу покоились черные очки, и женщина, всунув нос и очки в открытое окошко затормозившей перед ней машины, что-то страстно объясняла водителю. Как фигура Гёте на портрете Тишбайна, вырисовывающаяся на фоне панорамы Кампании, являет неразрывное целое с пейзажем, в одно и то же время и заслоняя его, и подчеркивая, так и женщина в черном сливалась с Римом. Как аристократичность носа, так и его громадность подчеркивала коричневая шаль, заверченная в тюрбан на голове, что придавало его обладательнице на первый взгляд вид интеллигентной богемы, а если вглядеться и вдуматься (чего я не успел) – древнеримской сивиллы. Лицо не было накрашено, и женщина была некрасива, но вызывающе притягательна в своей выразительности. Ее жестикуляция, резкая и пластичная, заставляла увидеть звук низкого и хриплого голоса, услышать который было невозможно. Каждое ее движение было осмысленно и полно глубокого значения; казалось, что она убеждала водителя в некоем единстве противоречий, на коем зиждется гармония бытия. Ну, например, что Хайдеггера читать и цитировать нужно, но, не боясь перечитывать и цитировать снова и снова, ни на минуту нельзя забывать, что он, бывший любовник молоденькой Ханны Арендт, стал членом НСДАП и совершеннейшим чудовищем. Архитектура, расстилающаяся вдалеке, вторила пластичной жестикуляции объяснения. Справа торчала квадратная башня палаццо делла Чивильта, слева – перья и спицы Витториано, торжествующие над толчеей куполов и колоколен, описанных князем. Панорама Рима сообщала женской фигуре какую-то апокалиптическую красоту, так что сцена отпечаталась в моей памяти с гиперреальной ясностью сюрреального сновидения. Друзья пояснили мне, что это проститутка, договаривающаяся с клиентом, что до меня не сразу дошло, но когда дошло, то это только увеличило величественную значимость грандиозного пейзажа и гениально поставленной сцены. Я осознал, что передо мной – воплощение Рима, Мамма Рома, Акка Ларенция, вскормившая Ромула и Рема, Капитолийская Волчица. В Италии надо привыкать к тому, что Roma – женщина.
Эрмитажный диснейленд © Дмитрий Сироткин, 2021
Глава вторая
Золотой век Рима в Эрмитаже
Зал камей. – Геммы античные, средневековые и ренессансные. – Геммы барокко. – Камейный кубок. – Сервиз с камеями. – Парюра, камэ и внучки внучек пушкинских красавиц. – Ужин в Da Tonino и нечто о современной геммомании. – Сорок шесть отроков и четыре женщины, все сплошь золотые. – Золотой век. – Как Зал камей превратился в Зал итальянской майолики, а Российская империя в СССР. – Рафаэль и Рафаэли в России. – Римская инсталляция советского искусствоведения. – Майолика. – Ксанто. – Аретино, Джулио, Раймонди. – Приключения I Modi. – Римский Мешок: Рома и Катька
Впервые с тем, что Рим женщина, я столкнулся лет в тринадцать-четырнадцать. В Новом Эрмитаже есть чудный зал, ранее именовавшийся Залом камей, так как в нем, в специально сконструированных Лео фон Кленце роскошных конусообразных витринах, покоящихся на золоченых грифонах, была выложена на темном бархате эрмитажная коллекция древних и новых гемм, тогда – лучшая в мире. Первенство Эрмитажа обеспечила геммоманка Екатерина II, покупавшая самые знаменитые европейские коллекции за баснословные деньги. Увлечение глиптикой, то есть искусством резьбы на полудрагоценных и драгоценных камнях, издавна было привилегией элиты. Уже в Античности глиптика выделилась в самостоятельное искусство, так что резчики по драгоценным камням составляли отдельную касту, не смешиваясь ни с ювелирами, ни со скульпторами. Геммы – общее название для работ этих мастеров; геммы делятся на инталии, вырезанные в технике углубленного рельефа, и камеи – в технике рельефа выпуклого. Используемые в качестве печати инталии – наиболее древний вид гемм, их вделывали в перстни, так что они сопровождали своего владельца всю его сознательную жизнь. Оттиск личной печати имел права сегодняшней заверенной у нотариуса подписи, поэтому такого рода перстнем должен был быть обеспечен любой индивид для того, чтобы чувствовать себя полноправным членом общества. Инталии вовсю использовали в Древнем Египте и Ассирии, а камеи появились позже, где-то в IV веке до нашей эры: геммой с выпуклой резьбой запечатывать письма и документы неудобно, поэтому камеи – уже не утилитарный предмет, а чистое искусство. Тяга не только к красоте, но и к роскоши, пробудившаяся в Греции, ставшей частью царства Александра Македонского, проявилась и в глиптике: в эллинизме стали резаться камни столь большие, что вставить их в перстень и на палец надеть уж не было никакой возможности. Тогда же, в эллинизме, появились первые коллекции гемм.
Греки были лучшими резчиками, ибо они были лучшими во всем, что требовало умения и соображения, но римляне воевали и управляли лучше любого другого народа. Именно это заставляет признать, что война и управление не требуют ни умения, ни соображения; или требуют особого умения и соображения, скажем так. Римляне заимствовали у греков обычай печати, и насколько Римская империя была больше и существовала дольше царства Александра Македонского, настолько римских гемм больше, чем гемм эллинистических. Любой римский гражданин должен был иметь личную печать, ибо римский гражданин a priori был индивидом, чувствующим себя полноправным членом общества. Сначала римскими гражданами были только уроженцы Рима; в конце республики, то есть в I веке до нашей эры, гражданства добились все италики, как называли жителей Апеннинского полуострова, а в 212 году император Септимий Каракалла выпустил эдикт, даровавший право римского гражданства всем свободным людям империи. И всем им надлежало иметь свою гемму. Понятно, что геммы были разные, как из изумруда, так и из змеевика. Римляне, пользуясь особостью своих умения и соображения, греков победили, и Рим, поглотив Грецию, заразился от нее любовью к искусствам, в том числе – к глиптике. Резными камнями стали украшать не только перстни, но и кубки, вазы, мебель и даже стены. Стали резать большие камеи из разноцветных многослойных камней. Их размеры позволяли разместить уже не просто знак или отдельную фигуру, как на инталиях, но сложные многофигурные композиции, представляющие мифологические и исторические события. Стали популярны портретные камеи, а также сложнейшие аллегории, связанные как с политикой, так и с магией и тайными мистериями. Патриции создавали огромные коллекции камей и инталий, вместе с коллекциями появился особый рынок резных камней, историки упоминали имена выдающихся резчиков
