него. Перья были твёрдыми, мягкими, плакатными. Их надо было макать в чернильницу. Часто чернила с пера скатывались на лист тетради жирной кляксой, и тогда всё домашнее задание шло насмарку.
Тетрадей тоже не хватало. Так называемые «черновые тетради» сшивали из подходящей подручной бумаги. Школьные портфели были дорогими, и не все родители могли себе позволить их купить. Первый портфель, чёрный с замком-защёлкой, появился у меня в четвёртом классе и служил универсальным инструментом. Он участвовал в драках, зимой использовался при спуске с горок, как санки. Незавидна судьба портфеля. Первой обрывалась ручка. Её пришивали суровыми нитками, и тут уже исход зависел от интенсивности драки, амплитуды замаха, загруженности портфеля. Как правило, после нескольких драк ручка отрывалась вместе с куском дерматина, из которого портфели были сшиты.
Помню свою соседку по парте Катю Фирсову. Она была на четыре года старше меня и ходила в школу с базарной корзинкой. Мне бабушка сшила в первый класс сумку из автомобильного брезента, очень похожую на школьный портфель на лямке. Это было очень удобно – руки в непредвиденных ситуациях были свободны. Непредвиденные ситуации – это драчки, которые вырастали мгновенно из ниоткуда и также мгновенно или заканчивались, или перерастали в разбитые носы, синяки, порванную одежду. Это был наш мальчишеский мир послевоенного детства!
С собой в школу давали еду, как правило, молоко, хлеб, отварную картошку, котлеты.
С тех пор прошло семьдесят лет. Всё то, о чём я пишу, стало анахронизмом.
Уже нет ни тех зим, ни тех колонок. Нет в Кулдиге и русской школы, нет завода «Вулкан». Многочисленные потомки Ивановых, Петровых, Сидоровых уже не знают и не помнят языка своих дедушек, всячески отнекиваясь от своих русских генов. Неизменным остаётся печное отопление в городе и заготовка дров. Всё так же в круглые штабеля складываются на просушку дрова, всё также несёт свои воды Вента и шумит водопад Вентас Румба. На смену нашим играм пришли другие. Да и мы за это время стали совсем другими, но память часто меня возвращает в то, по-своему счастливое, время послевоенного мирного детства.
Вчера была война!
Дни праздников были особо счастливым временем для нас, детей войны. В городе начинались праздничные мероприятия. Плакаты с портретами вождей на деревянной трибуне, которая строилась на базарной площади, и мимо которой мы вышагивали в парадном строю. Оказаться на ней было большой честью. На трибуне стояли уважаемые люди нашего города – лучшие врачи, учителя, рабочие. В руках у нас самодельные транспаранты с призывными лозунгами «Да здравствует…»
Впереди школьной колонны два горниста «выдувают» знакомую нашему поколению мелодию под барабанный ритм, который «читается» – старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал.
Загодя в школе разучивали речовки – патриотические песни, которые мы пели, шагая строем на парад. Помню, как
нас учили маршировать на уроках физкультуры! Помню, с какой гордостью мы проходили мимо трибун и на приветствие отвечали троекратным «Ура!».
Особенно запомнились дни выборов. По домам ходили агитаторы и призывали «отдать свой голос» за кандидатов от блока беспартийных!
У меня к бабушке были вопросы. Что такое блок? Почему надо отдавать свой голос именно за беспартийных? А если за партийных? И как это – отдавать свой голос?
Я всегда с волнением ждал день выборов, когда к семи утра мы с бабушкой шли на избирательный участок, где всегда предлагался чай с вкусной булочкой.
Ну и, конечно же, на праздники всегда готовился праздничный обед. Бабушка была великой мастерицей печь пироги. Начиналось это таинство с утра. Чистился до блеска противень и закопчённый чайник. В большом глиняном жбане замешивалась опара и ставилась в угол остывающей плиты. Как говорила моя бабушка, тесто и пироги любят тишину и тепло.
Накануне праздника мы с бабушкой шли на базар. Послевоенные базары в Кулдиге – это изобилие всего чего! Копчения, сметана, творог, яйца, масло, хлеб домашней выпечки на кленовых листьях – вкуснейший!
Сейчас секрет опары этого хлеба утерян, как и искусство изготовления специальных деревянных корыт, в которых замешивалась опара. Назывались они abra. Почти исчезли и специальные печи для выпечки такого хлеба. Их называли Manteļskurstenis. Это были домики в доме с отдельным входом в него. В нём готовили, пекли и хранили еду. На смену пришли новые технологии.
Бизнес диктует свои условия. Санитарный контроль продукции тоже превращён в «бизнес» и большинство хлеба на прилавках магазинов можно назвать хлебобулочными изделиями. В какой-то момент последовал запрет на продажу хлеба домашней выпечки на базаре. Потом его отменили, потом снова внедрили. Такая чехарда длилась до 90-х годов. Все эти годы этот хлеб приходилось продавать из-под полы. Кто из вас помнит его вкус, неповторимый аромат? Увы, нынешние производители хлеба так и не сумели раскрыть секреты его выпечки. Да и дровяных печей, которые были на каждом хуторе, почти не осталось.
С утра в базарный день базарная площадь заполнялась подводами с близлежащих хуторов, прямо с которых и шла торговля. На площади стояли два крытых павильона, которые открывали по базарным дням.
И чего только не было там на прилавках! Из продуктов купить можно было всё, только «купиша» не хватало, как часто говаривала бабушка. Мы несколько раз обходили весь рынок в поисках самых дешёвых продуктов. Бабушка знала по-латышски несколько самых необходимых слов – Cik maksā? Paldies! Произносила она эти слова с явно русским акцентом. Мои уроки латышского бабушкой усваивались с трудом. «Поздно мне уже ваши англицкие языки учить», – отвечала мне она, когда я поправлял её произношение. Сколько помню себя, я говорил по-латышски! Сегодня я владею несколькими диалектами латышского языка. Понимаю и могу объясниться с глубинным латгальцем и в совершенстве владею языком жителей ближней и дальней округи реки Венты – так называемым ventiņu valodu, varu ļjorkšķēt ventiņ mēlē! Маленькая страна Латвия…
Сегодня там приказано говорить на одном языке – латышском. А знают ли «приказчики», что это, во-первых насилие над человеком, своими корнями уходящее в дремучее средневековье, во-вторых… Как бы не промахнуться, дать верное определение уровню образования «приказчиков» и их послушных законотворцев. Остановлюсь на самом лояльном – уровень подготовительного класса. Пора бы понимать, что никакими указами нельзя запретить думать на родном языке! Это ничем не прикрытый геноцид! Приведу исторический пример.
В начале 18-го века турки завоевали Болгарию, запретили христианство и обучение на родном языке. Инакомыслие жестоко подавлялось. Патриоты своей культуры – носители нескольких языков, что во все времена приветствовалось, нашли выход. На классной доске писали на турецком, а на песке палочкой – на кириллице. Входил в
