женщина, помахала нам рукой на прощание и вышла вон.
Мы молча уставились ей вслед. Злополучная метла, которая, по уверениям кухарки, ни за что не выпустит ведьму из комнаты, упала на ближайший кувшин с громким звоном, заставив нас вздрогнуть.
Издалека донесся издевательский смех.
Мы переглянулись с Эльзой, и в наших взглядах веселья не было, а лишь явный ужас.
– Говорила я вам, госпожа, а я еще сынишку с ней отпускала, – сухо пробормотала кухарка и в сердцах выплеснула кислое молоко на огонь.
Не могу передать тебе, дорогой брат, как я была напугана и поражена. До самого последнего момента я боялась поверить и надеялась, что все это случайное совпадение.
“Что делать теперь?” – мучилась я сомнениями, – “Ведь я не в силах из-за нелепых подозрений в ведьмовстве отказать женщине в приюте. Она всеми силами старается помочь нам”.
Мелани несколько раз пыталась заговорить или пошутить со мной, но заметив некую отчужденность и холодность с моей стороны, и, видимо, приписав это моему желанию искать одиночества из-за болезни отца, в конце концов оставила меня в покое. Я часто видела, как она берет лошадь и выезжает из замка поутру, чтобы собрать свежие травы. Зная, что она продолжает каждый вечер приносить лечебный отвар отцу, я подгадывала свои визиты так, чтобы избежать с ней встречи. Отец находился в том же плачевном состоянии, но дух его окреп, и надежда затеплилась в его глазах. Несколько раз порывалась я открыть отцу свои подозрения, но всякий раз видя, как полагается он на спасение при ее помощи, умолкала.
В полдень четвертого дня после случая на кухне меня разыскал капеллан. Он был похож на нахохленную старушку: весь сморщенный, всклокоченный, недовольно шныряющий взглядом. После слов приветствия и благословения он сделался грустен и попросил дозволения говорить со мной откровенно о предмете, коий нам следует сохранить в тайне. Я внутренне подобралась и жестом попросила продолжать. Священник начал:
– Дочь моя во Христе! В последние дни до меня стали доходить слухи, что высокородная гостья замка водится с врагом рода человеческого. Первое время я пытался увещевать и успокаивать слабых разумом, разносящих эти сплетни, мешая им подвергать сомнению чистоту души и помыслов этой несчастной женщины. Но с тех пор все больше происшествий подтверждают возможную правоту молвы. Вы их прекрасно знаете, и я не буду их повторять. Однако они подтолкнули меня к крамольной мысли, да простит меня господь, если я ошибаюсь: а не отравляет ли именно она нашего господина, прикрываясь благими намерениями лечения? Откуда она столь много знает о ядах и их врачевании? Да и знает ли? Каждый раз после ее отвара, граф де ла Рош рвет желчью с кровью и теряет свои силы вместо сохранения баланса гуморов внутри. Именно с ее появлением в замке стали происходить колдовские напасти, а в округе все более отчетливо раздаются голоса о ведьме, после смерти мальчика в лесу. К счастью или сожалению, до них еще не дошли наши подозрения, но ведь слухи ширятся, и это лишь вопрос времени. Я боюсь, что…
В этот момент его прервал душераздирающий крик снаружи. Возникла какая-то суета, шум, топот ног. Несколько человек во главе с нашим лесничим вбежали в каминный зал, где мы беседовали со святым отцом. Лесничий нес на руках мальчика, а безутешно рыдающая Эльза, шла рядом и бережно держала ножку ребенка. Я подошла, уже заранее зная, что это будет Симон. Вернее, то, что от него осталось. Половина его лица была не тронута, и казалось, что он просто притворяется спящим. Но вот другая сторона! Ее словно не было: срезана кожа и аккуратно снята плоть, остался только зияющий внутренними частями желтый череп.
Лоскуты сохранившейся одежды на мальчике были все в засохшей крови. Тело, исколотое бесчисленными ударами ножа или меча, представляло собой сплошную рану, на котором нельзя было найти нетронутого места. Очевидно, убийца без конца наносил удар за ударом, пока тело не превратилось в сплошное месиво.
Меня замутило от запаха крови, и я едва сдержала приступ рвоты. Почти не дыша и с трудом скрывая страх, я продолжила осмотр: осторожно отодвинула рукава рубахи и тут же отпрянула. Все руки мальчика были исписаны жуткими знаками, которые не оставляли никакого сомнения в их дьявольской природе. Мать мальчика заголосила в объятиях подруг. Те, кто были поближе и увидели кровавые знаки, – заохали, застонали от ужаса. Побледневший капеллан неистово перекрестился и принялся громко выкрикивать молитву.
– Это уже вторая смерть! Вторая смерть! – повторяли друг за другом люди, – Проклятая ведьма среди нас! Она убивает наших детей. Она не остановится.
Вдруг толпа осеклась на полуслове. И медленно, один за другим, задние ряды расступались, открывая путь человеку, идущему в наступившей тишине.
Случаются такие мгновения, когда красота, воля и достоинство одного человека останавливают, пусть и на время, безумство толпы. Спокойная, как скала, среди накатывающих на нее волн звериной ненависти и страха, Мелани д’Эвилль, виконтесса д’Авон, шествовала словно королева, помазанная на престол царства природы. Венок из васильков, маргариток и ромашек венчал ее пышные рыжие локоны, освещенные потоком яркого солнечного света. В руках она несла букет из разнообразных веточек, листьев и цветов, источающих дурманящий, сладкий аромат поздней весны. Белая льняная накидка завершала картину неземной чистоты Мелани.
Она остановилась около мужчины, все еще державшего истерзанное тело, и посмотрела ему в глаза. Тот, растерявшись, протянул ей тело Симона. Мелани грустно провела рукой по слипшимся волосам мальчика, вдохнула аромат своего букета и бережно положила его на тело. Затем, повернувшись к матери, сочувственно кивнула ей.
Кухарка, застывшая у ног сына и распухшая от слез, как гигантская лягушка, смотревшая до того момента на Мелани с откровенной ненавистью, смутилась и кивнула в ответ. И потом она снова разрыдалась – злая на себя, на Бога, на Мелани и даже на своего единственного, мертвого теперь сына, который оставил ее одну доживать свой век в вечной тоске по нему.
Мелани молча повернулась и прошла мимо меня, даже не взглянув на меня, словно не узнала, и направилась к себе, прерывая эхо рыданий матери звуком своих неторопливых шагов.
Когда женщина скрылась, с нас словно спало наваждение. Капеллан засеменил к Эльзе, осторожно отнял ее руки от стоп погибшего и, утешая, мягко, но настойчиво вывел из зала. Я выискала глазами стражников и негромко велела отнести мальчика в прохладный подвал до дальнейших распоряжений. Понимая, что нужно как-то успокоить оставшихся, я громко обратилась к ним:
– Прежде чем устраивать суд,
