не вернулась. Сначала жила с Саней у родителей, потом снимала квартиру. Митя был женат. Имел с женой совместную собственность и шестнадцатилетнюю дочь, которая часто забегала к отцу на работу. Девушки, несмотря на довольно большую разницу в возрасте, даже успели подружиться.
Когда все обо всём узнали, разразился скандал. Митя ушёл от жены и сообщил о новых отношениях друзьям и коллегам. Оля тяготилась своим неопределённым положением, но стойко всё переносила. Я, как могла, поддерживала влюблённых, даже стихи написала и посвятила Мите:
Чую, что наши срослись судьбы,
Так же, как эти срослись фразы.
Встретимся ежели в День Судный,
Что это я, ты поймёшь сразу.
Чую, мой космос и твой космос
Объединили в одно поле,
Чтобы ковром положить после
Под ноги красоте – Оле.
Много воды и нервов утекло, прежде чем Митя официально развёлся с первой женой и женился на Оле. У них родилась вторая дочь Нина, а через несколько лет – сын Петя. В новую обеспеченную Олину жизнь я не вписывалась. Дружба вскоре прервалась – Оля с Митей и общими детьми неожиданно уехали в Европу. В России осталась старшая дочь Саня, студентка университета.
Спустя годы Оля неожиданно позвонила мне. Она прилетела из Люксембурга спасать тяжело заболевшего Кирилла, отца Сани. У него начинался сепсис, грозила ампутация ноги. Надежда была только на чудо. Оля нашла нужных врачей, ногу спасли, но главные мышцы пришлось удалить. Кирилл навсегда стал инвалидом. Нужен был человек, который помог бы организовать его жизнь после больницы. По старой памяти Оля обратилась ко мне.
В тот её приезд мы так и не повидались, но стали регулярно переписываться. Сначала по вопросам, связанным со здоровьем Кирилла. Потом я попросила Олю отредактировать сборник моих стихов. Она в ответ прислала несколько своих рассказов. Наши отношения возобновились.
За полгода до…
Мы никогда не осознаём до конца воздействия того или иного события в нашей жизни, мы даём ему название, которое в корне неверно. Сама жизнь – взлёты и падения.
Клайв Стейплз Льюис. «Боль утраты»
Что нового?
Татьяна
16 мая 2016 г., в 11:59
Оля, привет!
Соскучилась по тебе – отзовись.
Как ты? Что нового? Жду весточки.
Ольга
16 мая 2016 г., в 13:34
Дорогая Татьяна Владимировна.
Вы просите написать о себе. Последняя новость – для меня важная и волнующая. Давно в Фейсбуке подписана на писателя Татьяну Толстую. Где-то год назад прочла, что в Переделкино она вместе с профессором МГУ Марией Голованивской организовала курсы поэтов. Я тогда восхитилась идеей и сожалела, что они не сделали таких курсов для прозаиков. И тут читаю совершенно случайно, что зимой такая школа уже состоялась. Были приглашены для лекций и семинаров интересные люди: писатели, журналисты, художники-иллюстраторы, издатели. Что школа эта сотрудничает с журналом «Сноб» и многими другими изданиями и содействует продвижению талантливых молодых дарований. И что они организуют новый летний курс как раз в те даты в июне, когда я планировала быть в Москве.
Я страшно разволновалась и решила поучаствовать в конкурсе, но увидела, что набор закрыт 1 мая. Дело было 2 мая.
Я, конечно, расстроилась, а потом написала ироничное письмо о том, что вот вечно опаздываю в последний вагон, и приложила рассказ. Каково же было моё изумление, когда наутро получила положительный ответ. Меня взяли, несмотря на то, что набор закончен.
Так что сам Бог велел – еду в Москву учиться! Уже получила кучу заданий перечитать много классики и написать рассказ об одном дне, который должен либо изменить героя, либо ситуацию. Очень надеюсь на беседу с Вами и Вашу консультацию как коллеги по близкому цеху:-).
Заранее решила отправить Вам свои наброски, чтобы Вы смогли дать мне советы и, возможно, как говорит моя подруга, «раздать пряников».
Это рассказ «Птичка-невеличка».
А от Вас жду новых стихов.
Птичка-невеличка
На окраине большого северного города жила дружная птичья семья. Папа – ясное дело, Орёл, мама – Жар-птица, и три птенца – Ласточка, Птичка-невеличка и Воробушек. Но поющей птичкой была лишь одна, та, которая Птичка-невеличка. Не только семья, но и вся птичья слобода просыпалась рано утром под её смешливое «А сили бичиби, а тули у нуму…».
Вот уже полгода как Птичка-невеличка замолчала. Вместо её чуднóго пения по утрам слышались свистящие хрипы и душераздирающий сухой кашель и тихие стоны. Это был птичий «коклюш». За год до того, когда пришло время делать прививку, она сильно простыла и была слишком слабой, по мнению врачей-орнитологов, для такой атаки на иммунную систему.
Сначала Птичку возили к академическим светилам и поили антибиотиками, потом, отчаявшись, – к гомеопатам и травникам. Улучшений не было, и тогда Орёл и Жар-птица, узнав, что сильно разреженный воздух может вылечить от этого недуга, предприняли ещё одну попытку – поднялись с ней высоко-высоко в горы. Не помогло. И они сломались, смирились и малодушно сделали вид, что ничего не происходит. Птичка уже не только не пела, не летала, но и всё реже и реже скакала, скорее, медленно ходила на своих тонких лапках, согнувшись, как старушка, ничего почти не ела и таяла на глазах.
Между тем надвигалась зима и вместе с ней холода и морозы, и птичья семья решилась, несмотря ни на что, полететь в тёплые края, к морю. На этот раз компания пернатых друзей-интеллектуалов, тоже со своими птенцами, зазвала их в удивительную далёкую страну – Израиль. Была составлена культурная программа с посещением Иерусалима, а затем уже спланирован долгожданный отдых на море, в Эйлате.
В первый же вечер в Тель-Авиве, на закате, птичья братия собралась на берегу моря. Все были уставшие после долгого, изнурительного перелёта. Но радость переполняла стаю – добрались до зимовки без потерь и приключений. Несмотря на благодушное настроение компании, Жар-птица ощущала молчаливый упрёк за своё легковерное материнское решение взять с собой больного птенца. Нет, друзья ей ничего не говорили, но на каждый приступ кашля Птички нарочито громко вздыхали, качали головами и похлопывали себя крыльями. Жар-птица пыталась оправдываться и объяснять, что болезнь эта незаразная для тех, кто делал прививку, а ведь сделали все, она специально опрашивала перед отправлением в дальние края, так что и нечего волноваться. Но в душе понимала, что осуждают за другое. За её засветившиеся от счастья глаза,
