нашу рыбу волжанам да Красной Армии отправлять.
— Всероссийский староста? — спросил Степка.
— Он самый. А вас и частники пока кормят. Хоть дорого, а все ж кормят. А вот когда у нас все артели будут государственные, тогда частников по шапке, и мы вас будем рыбой снабжать. Ну, идите к кострам, а то уха ваша простынет.
Вечером, отдохнувшие и сытые, мы сидели у костра вместе с тетей Дашей и рыбаками и наперебой рассказывали им о нашем житье в Иркутске, о наших ребячьих делах, бойскаутах и атаманах. Не забыли рассказать и о Сашином горе.
— Тетя Даша, — спросил молчавший до этого Степка, — а можем мы поработать у вас? Мы ведь сильные… Мы ведь помочь можем… И на лодку заработать, а?
Все рассмеялись, а тетя Даша погладила Степку по голове и сказала:
— Уж мы как-нибудь без вас обойдемся, милай. Вас дома ждут, потеряли, а вы помогать… Вот хозяйственник наш дядя Ваня надысь рыбу будет в город сопровождать, с ним и уедете…
— А как же лодка? — упрямо повторил Степка. — Чего мы так сидеть будем? Да и дяденька старший милиционер обещал…
— Это еще зачем? Заработать-то? — будто не поняв, что мы так долго объясняли, переспросила тетя Даша и переглянулась с девчатами.
— Да на лодку же! Сашиному отцу! — повторил Степка. — Мы на то и ехали сюда… тетя Даша!..
И мы все, кроме Саши, опять принялись твердить о том, как долго думали, чем помочь Сашиной семье, и как, наконец, придумали и решились на такое трудное путешествие.
— Эх вы, чудо-юдо, — сказала, смеясь, тетя Даша. — Да чтобы лодку вам купить, надо не два дня, а месяц, а то и боле работать. Лодка ведь не скорлупка, ее тоже долго делают…
— Ладно тебе шутковать, тетка Дарья. Помочь надо, — заговорили девчата.
— И то, Дарья Семеновна, — вставил один из рыбаков. — Тут ведь не в одной лодке дело, а в дружбе. Помнишь, как мы Кривому Петру сообща хату ставили? Такое ведь ценить надо!
— Правильно! — поддержали остальные рыбаки. — Один за другого стоять — великое дело! На том и власть наша держится. Надо дать хлопчикам заработать…
Взрослые долго еще обсуждали между собой вопрос о том, как лучше дать нам заработать, спорили и смеялись, но мы поняли одно: все они хотят нам помочь. Мы обрадовались и готовы были немедленно идти с рыбаками перебирать сети, таскать на берег рыбу, потрошить, солить — что угодно, если бы тетя Даша не отправила нас в барак спать, пообещав пораньше разбудить утром.
Назавтра нас действительно подняли очень рано. Солнце еще не взошло над степью, когда громогласный тети Дашин бас поднял нас с теплых матрацев:
— А ну, артельщики, подымайсь! На работу! Лодку свою проспите!
Работу нам дали, в общем-то, легкую: укладывать в деревянные бочки свежий засол, закрывать крышками, набивать верхние обручи и откатывать бочки от заводика к пристаням. Но к вечеру так разболелись руки и ноги, что еле дотащились до барака. А на другой день едва встали. Зато работа пошла теперь куда быстрее вчерашнего: во-первых, приноровились, а во-вторых, помогли нам девчата, особенно Маруся с подружкой. Эти так ловко укладывали омулей и набивали обручи, что мы вшестером не успевали за ними. А еще через день пришел с моря моторный катер с баржей, и тетя Даша сказала:
— Ну вот, погрузим омуля на баржу, и поедете с дядей Иваном в Иркутский.
— А как же с лодкой? Ведь еще не заработали? — удивились мы.
Но тетя Даша только улыбнулась:
— Ишь вы, шустрые. Дома доработаете. А сейчас поешьте, покупайтесь да готовьтесь к отплытию. Грузить бочки на баржу вам нельзя: дело опасное.
Разочарованные, мы кое-как провели остаток дня и, когда баржа была погружена, собрали свои несложные вещички и пошли искать тетю Дашу.
— А, дружба! — встретили нас рыбаки. — Ну вот вам и ваша лодка. Заработали — получайте!
— Где? Какая лодка?.. — не поняли мы.
— А вон она, к барже привязана. Хоть и не новая, а рыбачить на ней можно. Мы ей и название дали, видите?
Мы бросились к воде и, не веря своим глазам, уставились на привязанную цепью к барже дощатую черную лодку, на носу которой белела крупная надпись:
«Дружба».
— Ура! — заорали мы хором. — Лодка! «Дружба»!!
Мы прыгали по колени в воде, бегали, обнимались и кричали, не щадя глоток. И успокоились только тогда, когда тетя Даша позвала нас к себе и сказала:
— Ну, прощевайте, огольцы. Езжайте себе домой с лодкой и с богом. А ты, Степушка, вот письмишко матушке передай. Дядя Ваня вас до Слюдянки[22] проводит, а там уж встренут. Да — вот и бумага вам на лодку, чтобы в Иркутском не отобрали. Начальник прислал. С печатью.
— Попутного ветра, хлопчики! — хором заговорили, закричали нам рыбаки и девчата. — Приезжайте еще! Не забывайте! Да растите скорей, а то заскучались мы!..
Радости нашей не было предела! Мы еще и еще раз отблагодарили тетю Дашу, девчат, всех рыбаков, попрощались и вошли по трапу на баржу. С капитанского мостика катера раздалась в рупор команда:
— Отдать концы! Малый вперед!..
И катер натянул трос, потащил баржу.
А с берега махали руками, косынками и кепками суровые добрые люди. Катер и баржа отплыли от причала, развернулись и стали уходить в море. А я стоял на палубе возле омулевых бочек, и слезы сами собой текли по моим щекам: как было бы радостно и светло на душе, если бы не эта проклятая карта! Когда и как я мог предать товарищей, выдав нашим родным побег на Ольхон? Ведь я хорошо помнил, что синьку, через которую сводил карту, сжег в печке…
Возвращение
Не буду описывать, как мы возвращались домой уже настоящим морем на барже, ибо ничего интересного для меня в этой плавании не было. Даже сармы, о которой рассказывал Юра. Все время дул ветерок, играли легкие волны, кувыркались в воздухе чайки, и жгло голову горячее июльское солнце. Настроение мое оставалось испорченным даже тогда, когда заговорил со мной Степка:
— Ладно, Коля. Ты же по глупости, верно?
— Почем я знаю, — отмахнулся я.
— Так ведь начальник же сказал. Дядя Егор говорит…
Но о чем говорил дядя Егор, я не стал слушать. За что меня прощать, если я никого не предавал? Стукнуть бы Степку, вот тогда знал бы, как зря считать предателем! Но я только отошел от него к носу баржи и, облокотясь о перила, стал смотреть в зеленоватую
