знали, где она. Лена дошла до отделения милиции. Дежурный отнесся к ее словам без особого интереса, сказал выждать еще сутки и тогда приходить. На следующий день Лена вернулась в отделение и заполнила заявление. У нее попросили фото. Ее позвали на разговор только однажды – полный неприятный следователь поинтересовался, на месте ли материна зубная щетка и другие вещи первой необходимости. Все было на месте, поэтому он, пожевав губами, заполнил очередной бланк и попросил Лену подписать его.
Он, однако, расспросил о матери и, слушая историю их жизни, кидал на Лену взгляды, природу которых она не могла понять. То ли считал исчезновение закономерным, то ли просто сочувствовал. Лена запиналась, описывая мать и ее образ жизни, и тогда, перед незнакомым человеком, еще больше осознала, насколько ее детство было ненормальным. Ее сознание словно распахнулось. В отделении милиции Лена закончила бесконечный «вояж-вояж», сошла с поезда, самолета, парома и сделала несколько шагов по земле. Ее больше не качало, не трясло в облаках и не несло на высоких волнах. Из милиции она вернулась оглушенная, переваривая новую реальность.
– Нет тела – нет дела, – сказала одна из соседок в коммуналке, когда Лена готовила себе на общей кухне.
Лену задели ее слова. Мама не тело, она не умерла. Мама отправилась в свой долгожданный вояж. Но в комнате, впервые по-настоящему наедине с собой, она с каждой минутой ощущала себя свободнее. Ей было хорошо оттого, что она перестала быть гирей, привязанной к материнским ногам.
Тете Свете она позвонила на четвертые сутки, выждав время, рекомендованное полицией. Она ровным голосом сообщила самое важное – мать ушла и не вернулась, подала заявление в милицию, была у друга и на работе.
Тетка смогла приехать в Петербург через несколько дней, их семья готовилась к переезду в Камышин, и тетка с трудом нашла деньги на поезд. Лена сразу увидела, что тетя недовольна – не Леной, а ситуацией. Исчезновение матери было несвоевременным, у тетки посрывались планы, через несколько дней они с семьей уже должны были обживаться в новой квартире, которую заранее сняла двоюродная сестра Лены. Переезжали всей семьей, включая старшую дочь, у которой уже были муж и дочка. Тетя тоже сходила на работу, к Ивану Вадимовичу и в милицию и ничего нового, разумеется, не узнала.
Лена не ходила с ней, потому что начались встречи первокурсников, нужно было обязательно отработать в институте перед началом учебного года, иначе, по слухам, могли погнать с бюджетного места. Тетка велела ей ни в коем случае ничего не пропускать и идти учиться, потому что, если Лена лишится бюджета, тетка ее не вытянет. Она так и сказала: «Я тебя не вытяну». Лена от короткой фразы как-то подтянулась, подсобралась, взяла в руки воображаемую собственную жизнь. Она все понимала: тетя с дядей почти пенсионеры, оба много работали, чтобы доучить младшую дочку, а теперь еще переезд, хлопоты. Вопрос, на какие деньги она будет жить, повис в воздухе.
Тетя стала резче, непримиримей. Ей не нужны были хлопоты, возникающие из-за непутевой сестры. Выяснилось, что часть денег на переезд мать заняла у тети. Летом тетя попросила вернуть долг, но мать исчезла. Эти деньги стали причиной ссоры с дядей. Тетка словно бы винила в этом и Лену тоже, и Лена металась мыслями: что делать, что?
Все в комнате и в квартире тете не нравилось – теснота, старые вещи, соседи. Сам Петербург казался ей неопрятным муравейником, в котором ни травинки, ни цветочка. Недовольство тетки и злило, и расстраивало Лену. С удивлением она поняла: тетя думает, что мать просто ушла, бросила все и уехала. Лена не поверила своим ушам. Такого она не могла бы сделать – несмотря на ее скитания, несмотря на неустроенность и явную неготовность воспитывать дочку, мать никогда не говорила и ничем не показывала, что хочет ее бросить.
У Лены началась учеба, она ходила на пары с новыми друзьями, которых нашла на отработке, и с трепетом ждала решения тетки. Та вполне могла приказать Лене собирать вещи, и тогда Лена поехала бы в Камышин к родне. Несмотря на явное нежелание взваливать на себя обязанность, тетка (что ж тут поделать?) осталась еще на две недели, велев домашним собирать остатки вещей и переезжать без нее. От Лены тетя Света узнала, что мать копила деньги, и велела обыскать комнату. Деньги нашлись в выдвижном ящике стола. Сумма была небольшая, на пару месяцев аренды комнаты. Но Лена видела, как мать пересчитывала скопленное, и выходило, что большая часть денег исчезла.
Тетя Света не стала заниматься поиском сестры. Первым делом она пошла в институт и настояла, чтобы племянницу поселили в общаге. Все места были уже распределены, но тетке не составило большого труда уговорить коменданта: она просто выложила историю о пропавшей матери и дала небольшую взятку. После такого Лене немедленно дали кровать в комнате на двоих, которая первоначально предназначалась одной девушке, родственнице комендантши. Соседка с неудовольствием встретила Лену – она планировала жить одна.
Уехала тетка в конце сентября. Лена провожала ее на поезд и остро ощущала, как родственница сбрасывает груз со своих плеч и испытывает от этого облегчение. Она дала Лене кучу наставлений и остатки денег. Лена до конца отыграла благодарную племянницу – посадила на поезд, помогла занести сумки, поцеловала и потом бежала метров сто за поездом. Все провожающие уже отстали, а она бежала и махала.
Благодаря комендантше и соседке об исчезновении Лениной матери через пару дней уже знали в общежитии и в институте. Преподаватели и студенты разговаривали с ней преувеличенно бережно, ей это не очень нравилось, но и не раздражало: если так вышло, почему бы не обратить ситуацию в свою пользу. Оценки в первом семестре ей выставили автоматом. Сочувствующие горю родители обитателей общаги навезли деревенской еды. На их этаже было принято делиться, поэтому надолго гостинцев не хватило. Остатки денег быстро улетели на всякие нужные мелочи, стипендия тратилась в первые три дня. Зимняя куртка и ботинки вытерлись и не грели, косметика закончилась, ее приходилось просить у других девчонок. Подрабатывать Лена не успевала – не хватало сил. Но она чувствовала себя спокойно. Она с удовольствием прокручивала в голове, что они с матерью освободились друг от друга.
В институте к Лене подошла завкафедрой, до которой дошли слухи о матери. Она поинтересовалась, не вернулась ли мама. Получив отрицательный ответ, завкафедрой сказала куда-то в пространство, что Лене нужен попечитель, иначе ее пребывание в общежитии нарушает какие-то правила. Лена пришла в ужас, но быстро сориентировалась, натянула улыбку и заверила преподавательницу, что мама порой исчезает, но появляется, и на днях она написала Лене, что будет на следующей неделе. Завкафедрой поджала губы, но сделала вид, что поверила.
Лена запаниковала, что ее выкинут из института и отправят в детдом, и стала звонить тетке и сестрам, старшая окончила юридический. Сестра покопалась в законах и успокоила – в семнадцать лет в детдом никого не отправляют, максимум могут потребовать установить попечительство, тетя или она сама оформят, если потребуется, но это делается через суд и бла-бла-бла. Сестра посоветовала Лене сидеть тихо и не отсвечивать, и, может, завкафедрой о ней не вспомнит. Так и произошло.
Девушка-соседка, поначалу отреагировавшая на Лену негативно, быстро привыкла к ней. Лена была уживчивой, аккуратной, никогда не ссорилась и даже не спорила, при этом не позволяла ущемлять себя. К тому же к ней потянулись мальчишки из института. Они роились на этаже и в их комнате в разрешенные часы. Некрасивая носатая соседка была рада хороводу парней. После первой сессии Лены она уехала жить к одному из тех, кто захаживал в их комнату. Позже они поженились, но Лена потеряла их пару из виду.
Лена никогда и никому не рассказывала, как после отъезда соседки ее понесло. И дело было не в алкоголе, желание злоупотреблять им напрочь отбило пьянство матери, а в мужчинах. За первый год ее одинокой жизни в комнатке побывало огромное количество парней. Лена запретила себе считать после десятого, потому что было стыдно перед самой собой. После одиннадцати вечера посетители должны были покинуть общагу, и Лена использовала это правило, чтобы
