избавиться от слишком очарованных ею любовников. С теми, кто постарше, встречалась на их территории и в гостиницах. Ее интересовало мужское устройство с чисто биологической точки зрения. Ко всем она испытывала симпатию и влечение, но никого не любила и никем не увлеклась за это время. Всегда аккуратно предохранялась и подбадривала, если любовник испытывал неудачу. С институтскими она старалась не встречаться, чтобы не заработать дурную славу в своем маленьком вузе, разве что переспала с одним молодым преподавателем. Он был женат, Лене было интересно, как это бывает с женатыми. В процессе преподавателю было хорошо, но Лена постоянно думала о его жене, поэтому с женатыми больше не спала. Это был еще один минус в ее воображаемом рейтинге матери. Весной она устроилась на работу официанткой в дорогой ресторан недалеко от общаги. Туда брали только с опытом, но администратору понравились манеры Лены и ее правильная речь. Она приходила на наплыв посетителей вечерами и по выходным, и после смены ее почти всегда на улице ждал очередной подопытный.
Через год Лена поняла, что промискуитет ей надоел, и покончила с ним. Сделать это было несложно – ни с кем из подопытных она не встречалась больше двух раз, длительных связей из веселой карусели не образовывалось. «Завязала» за один день – проще, чем бросить курить. Весь следующий год искала настоящую любовь, не находила, прилипла к одному, потом к другому безразличным к ней парням. Один был институтский, со вторым познакомилась на дне рождения подруги. Она липла, требовала, скандалила, но ни один из них не был влюблен в нее, чтобы все это терпеть, – Лена понимала, но не могла остановиться. С несостоявшейся любовью тоже резко, за один день, завязала. Больно, но боль была быстрая и короткая, как выдернуть зуб. Она даже стала подозревать в себе психопатку – настолько безразличен ей был хоровод половых партнеров. Но, размышляла Лена, ведь есть же друзья, которых она любит и которые совершенно точно любят ее, есть институтские приятели, в конце концов, Лена любит животных и подкармливает общажных кошек.
Опасениями о своей возможной психопатии она по пьяни поделилась с подругой – компания отмечала чей-то день рождения в общем холле. Подружка сперва не поняла, а потом начала истерически смеяться. И заверила, что Лена совсем не психопатка, просто не встретила своего человека. О хороводе любовников Лена ей не рассказала, ограничилась обтекаемым «ну, примерно десять», на что подруга махнула рукой – «подумаешь». Лена попросила совета, как найти «своего человека», подруга была в прочных отношениях еще со школы. В ответ собеседница снова махнула рукой – «не париться, и само придет». Такие разговоры для сохранения бодрого состояния духа повторялись периодически. К «экватору» Лена вступила в агитбригаду института, они ездили по Ленобласти, выступали с музыкальной программой в клубах, библиотеках и домах культуры, а потом раздавали листовки, рекламирующие институт. За это не платили, но Лене нравились выезды, хотя воспоминания о кочевом детстве вызывали у нее раздражение.
Иногда она думала о матери и каждый раз с удивлением понимала, что редко о ней вспоминает, не грустит и ни о чем не жалеет. Через пять лет со дня пропажи мать официально должны были признать умершей. «Экватор» в институте отмерял середину этого срока. Лена размышляла, будет ли она делать свидетельство о смерти без вести пропавшей, и приходила к выводу, что не будет.
Мать тогда и потом навсегда осталась яркой картинкой из первомайской демонстрации: яркое солнце, синее небо и женщина, уверенная в своем очаровании, молодая искательница счастья.
В самом начале четвертого курса подруга затеяла у себя дома встречу одноклассников. Вечеринка была студенческая – много выпивки, мало закуски. Соседи дважды вызывали милицию. Собрали деньги на третью партию алкоголя. К ночи пришел «старенький» новенький Миша. Извинился за опоздание, сел в углу с пивом, которое принес сам. Лена подсела к нему – пить больше не хотелось, от диких танцев устала. Слово за слово, через год они поженились.
Глава пятнадцатая,
в которой Лена собирается на свидание с Константином Майером, а в коммуналке на 5-й Советской случается новая беда.
Лена встала пораньше, чтобы успеть помыть голову и спокойно накраситься. Девочки кричали из прихожей «пока», но Лене не хотелось выходить и прощаться, целоваться, желать хорошего дня.
«Сегодня все в силе?» – спросил Костя.
«Конечно, мы же договорились», – ответила Лена.
В ответ Костя прислал смайл.
По тону его сообщений у Лены закралась мысль, что он хочет не просто дружеской встречи, хотя, возможно, это принятая в Германии вежливость. Он уточнил второй раз за последние сутки, несколько раз неумело пофлиртовал, задавал вопросы о муже и детях. Лена вздыхала, закатывала глаза и игнорировала его неуклюжие псевдоигривые вопросы. Выглядела переписка скучно. Лена никогда не знакомилась и не флиртовала по интернету, ни в соцсетях, ни до них, ей всегда казалось тоскливым поочередное перекидывание фразами. Так и было. Пока она чистила зубы и прислушивалась к тому, как муж собирает и уводит детей, Костя снова написал.
«В отеле замечательный завтрак. Думаю, обед à la carte будет также отличный!»
«Слушай, не до тебя сейчас», – начала набирать Лена, но потом стерла и написала другое: «Не могу сейчас говорить. Много дел».
Она закрыла приложение и пообещала себе не открывать его до встречи. Они договорились увидеться в ресторане его отеля. Ей нужно было расспросить Костика об их с отцом поездке в Петербург. Она пока не знала, станет ли рассказывать о нем красавчику-следователю, хотела сначала встретиться с Костей.
– Разберусь с тобой и твоим папашей, – сказала она своему отражению в зеркале туалетного столика.
Лена накрасилась сильнее обычного, чтобы макияж держался целый день, уложила волосы. Одежда тоже наряднее, но без перебора. Лена с усмешкой посмотрела на себя в зеркало. Как ни крути, яркая внешность, привычка следить за собой и красиво одеваться – от матери.
Следователь встретил ее приветливо, указал на стул и предложил воды. Он украдкой разглядывал ее, и Лена догадалась, что он подумал, будто она нарядилась из-за встречи с ним. Сильный контраст с тем, как она выглядела вчера.
– Много времени займет наш разговор? В три у меня концерт в Доме творчества, – соврала она, чтобы Скрынников не думал, что она наряжалась для него.
– Нет, – поспешно сказал Скрынников, и по его интонации Лена поняла, что ее подозрение было верным. – Максимум час. Я, кстати, нашел дело вашей мамы в архиве. – Он взял с подоконника картонную папку с номером и протянул Лене.
Лена, помедлив, взяла ее и раскрыла. Из папки на нее с фото смотрела мать.
– Надо же, – сказала она. – Сохранилось. Я тоже принесла парочку.
– Можете забрать себе фотографии, если хотите, – сказал Игорь Вячеславович. – Такие старые дела никто не проверяет. Если что, совру, что фото не было.
Больше всего Лене хотелось захлопнуть папку, но она видела, что Скрынников за ней наблюдает, и взяла обе фотографии: мамино фото крупным планом с первомайской демонстрации и фото с выпускного Лены. Между ними была заметна огромная разница, хотя Лена привыкла думать, что мать в последние годы почти не менялась. Она положила обе фотографии перед собой на стол. Дальше шло заявление, написанное Лениной рукой. Тетрадный лист, чернила поблекли от времени, бумага истончилась. Лена закрыла папку и вернула ее следователю.
– Спасибо.
Разговор занял два часа и сильно утомил. Казалось, они ходят по кругу и никак не приближаются к выходу. Лена злилась. Образ жизни матери, отношения с Иваном Вадимовичем, отношения с соседями по их коммуналке в Коломне и по коммуналке на 5-й Советской. Следователь заметил ее раздражение.
– Я задаю вопросы с разных ракурсов, чтобы картина была полнее, – мягко сказал он.
Добрались и до вопроса, чем занималась Лена в день исчезновения матери. Потом последовал рассказ о поисках, визитах к Ивану Вадимовичу, не выглядел ли он подозрительным или взволнованным, не встречала ли в те два раза Лена кого-то из жильцов.
– Не выглядел он подозрительно, обычный алкаш, – мрачно сказала Лена.
Других жильцов коммуналки она помнила слабо, описала, как могла, без имен. Воспоминания на удивление не волновали, она пересказывала события механически, будто описывала картинку.
– Вы не подавали заявление на признание умершей? – спросил
