от силы. Но они тащились день за днем, на ночь останавливаясь в более или менее подходящих местах – обычно менее, чем более. Шесть повозок катились и кряхтели, кряхтели и катились, за каждой плелись две запасные лошади, в последней, открытой, везли скудный провиант для невольников и запас овса лошадям.
Природа мало-помалу менялась. Прежде Дариан не мог и подумать, что в мире бывают такие плоские пространства. Скоро степь стала покрываться пылью и песком. Трава как могла цеплялась за песок, но ветер все равно вырывал ее и катил по равнине. Вдали длинными хоботами поднимались серые смерчи: то просто стояли, нетвердо покачиваясь и переступая, а то и брели куда-то – и тоже неуверенно, словно слепые.
Почти через месяц дороги они приехали в город Рамал. Он появился неожиданно. Тянулась все такая же степь, такая же пустыня, но в какой-то момент там, впереди, она начала производить впечатление бугристой. При дальнейшем приближении оказалось, что бугры имеют искусственное, а не природное происхождение: какие-то вросшие в глину кибитки, какие-то вырытые в той же глине землянки… а то еще шалаши и просто навесы. Удушающая вонь гниющих внутренностей. Несколько овец жмутся в куцую тень глиняного забора. Худые собаки голодными, тоскливыми глазами провожают измученных лошадей и повозки с невольниками…
У порогов жилищ сидели женщины. Они лущили горох, месили что-то в корявых черепках, покрикивали на грязных детей, копошившихся в пыли.
Он еще удивлялся про себя, почему не видно ни одного мужчины. Потом выяснилось, что все они в тот день сошлись на противоположную окраину, к Зандеху – так называлась квадратная площадь, на которой проводилось что-то вроде гладиаторских боев.
* * *
Одной стороной Зандех примыкал к высокому глиняному забору, за которым виднелся дворец местного султана – разлапистый, разноростный, по большей части двух-, но местами и трехэтажный. Плотно закрытые ворота охраняли караульные. Другая сторона перетекала в небольшой холм. С третьей стояли кособокие сараи-казармы, а в некотором отдалении от казарм лепились друг к другу домишки Рамала. Четвертая открывалась в бескрайнюю пустыню.
Здешние сражения воинов-рабов никак не могли походить на те легендарные битвы, что гремели когда-то на арене Священного Рима. Конечно, местные гладиаторы в схватках примерно так же лязгали мечами, примерно так же вскидывали руки в знак победы и примерно так же умирали. Но здесь не было самого главного – каменного цирка. Да и откуда ему взяться, если на много дней пути от Рамала, в какую сторону ни ехать, лежала глина, глина, глина, а за каждым камнем – чтобы толочь им соль или растирать зерно – приходилось тащиться бог знает куда.
Вновь прибывших поселили в сарае, тоже, разумеется, глиняном. Дариан присматривался к стенам, размышляя насчет того, что как ни толсты они, а все же глина не камень, можно проковырять дырку. Да, думал он, если бы у него был, например, ковочный гвоздь, он бы так и сделал. Но у него не было ковочного гвоздя. А если бы и был, он все равно не знал, куда потом идти по этой степи, гладкой, как тихое море.
Пыльную площадь Зандех огораживал частокол примерно в рост человека. Кто мог, глазел поверх частокола, кто не вышел ростом, приникал к щелям.
Новичкам позволили посмотреть несколько схваток.
Гладиаторы-зандасты метались по арене, рубили друг друга мечами и саблями. Зрителей собралось много, подъезжали и накануне, и даже за день до того, и теперь все они орали и прыгали, переживая за тех, на кого делали ставки. Римский обычай опускать или поднимать большой палец, требуя для побежденного соответственно продления жизни или незамедлительной смерти, тутошним если и был знаком, то, как всё здесь, в искаженном виде: желавшие крови поднимали руку, как бы голосуя за гибель поверженного, остальные голосили, требуя милости на словах. Султан, сидевший на возвышении под навесом в окружении жен, детей и охраны, примерно оценивал, кого больше, и отдавал соответствующее повеление.
Честно сказать, Дариан ожидал более кровавых зрелищ. Но после восьми парных боев и одного группового (шестнадцать зандастов одновременно бились каждый за себя) оказалось всего двое убитых. Правда, еще двое раненых умерли днем позже.
Когда пришел день их первого выхода, Тамрон заговорил с Дарианом.
– Слушай, царь, – деловито сказал он. – Давай так. Надо бы нам с тобой попасть в пару. Мы немного повозимся, а потом я отрублю тебе левую руку вот по сю пору, – и он провел пальцем по Дариановому запястью.
Еще полгода назад даже мысль о подобном разговоре не могла возникнуть, а если бы каким-то чудом возникла, Тамрон бы дорого за нее заплатил. Но события последнего времени сильно изменили характер Дариана. В нем, разумеется, осталась царственность, однако теперь ей волей-неволей приходилось принимать демократические формы. Поэтому он только усмехнулся:
– Что-то я не понимаю, Тамрон. С чего бы тебе выдумывать такую глупость?
– Потому что, если не сделать этого, – серьезно ответил Тамрон, – тебя, царь, скоро убьют. Может быть, прямо завтра это и случится. А если я отрублю тебе руку, ты станешь калекой и никто уже не подумает делать из тебя зандаста. А что рука?.. ну, кисть… не такая уж и большая плата за возможность видеть солнце. Как думаешь?
– Да с чего ты взял, что меня убьют! – возмутился Дариан. – Я сам кого хочешь убью. – Он покусал губы, размышляя, стоит ли говорить то, что уже было готово сорваться с языка, и сказал: – Я, чтоб ты знал, участвовал в девятнадцати турнирах! И на мечах, и врукопашную, и на копьях. И ни одного не проиграл, изо всех боев я выходил победителем. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Понимаешь, царь, – вздохнул Тамрон, – если это и так, то в ту пору ты был царем. Твои соперники не могли знать наверняка, не прикажешь ли ты бросить их в темницу после того, как они положат тебя на обе лопатки. Они могли только надеяться, что великодушие возьмет верх над досадой и ты не сделаешь этого, несмотря на обидное поражение. Короче говоря, им было проще тебе поддаться, чем испытывать судьбу. А теперь не так. Теперь ты раб. И теперь, царь, нет твоей власти, а есть только эта арена.
Чувствуя глубокое раздражение, граничащее с гневом, царь Дариан оборвал нелепый разговор. Впрочем, напоследок он согласился с предложением Тамрона постараться попасть в одну пару. Но всю ночь злорадно воображал его физиономию, когда завтра Дариан сам перерубит ему запястье. Вот уж удивится этот глупый Тамрон!..
Им повезло – хозяин поставил их напарниками. Курд волновался, ему хотелось, чтобы
