на ноги. Огляделся вокруг и ничего не увидел; сел, но звуки опять повторились. Я снова огляделся внимательней и увидел стаю куропаток. Они грелись в тепле от огня и, важничая, то поднимали, то опускали маленькие головки с хохолком на самой челке. Одна непугливая белохвостка подошла к моему рюкзаку и взялась хозяйничать, проверяя содержимое, но, так как там ничего не оказалось, с досады капнула на него и отошла к стаду. У меня затекла левая нога, и я правой рукой по подколенью провел. Один из стаи мое движение заметил, круто повернул голову, закричал: «Кудь-вы… Кхэ… кхэ… кхэ…»
Вся стая круто снимается от костра. Их хлопки затихают тут же рядом в густом ельнике. Я снова сижу смирно. Показываю видимость, что сплю. Через мгновение куропатки снова у огня и опять уселись, охватив костер в полукольцо. Один молодой куропач без хохолка на челке вышел вперед к огоньку. Старый куропач закричал на него: «Тхэ-э-э-э», ударил клювом в хвост, попросил осадить назад.
Молодой отошел назад, встал в ряд с другими и зачихал, что заругался. Еще через несколько минут куропатки освоились, улеглись на местах, где стояли, а потом спрятали головы под крылышки. Один старый куропач бодрствовал, был чуток, подтянут и внимателен.
Сон одолел и меня. Когда я проснулся вновь, было уже светло. Костер все еще горел весело и тепло, но мои ночные соседи из гостей ушли, оставив мне поклоном много вавилонских башен помета.
УЛЫБКА ЗЕМЛИ
— Видали ли вы, как улыбается земля?
— Нет, не видали.
— Рассказать?
— Послушаем.
— В раннюю весну я гулял по лесному кряжу Саражской низменности в Прионежье. Берданка была за плечами, рюкзак пустой болтался, по подколенью хлестал, надоел что горькая редька. Думал выбросить, да опять же Авдотьи побаивался. Она у меня очень острая баба на язык, бойкая на руку. Бывало, рассерчает да по стене кулаками почнет бить. Думаю, почто она уж так-то? Спрашиваю ее:
«Ты, Авдотьюшка, почто так в стену-то колотишь?»
«Мух поганых выживаю да тараканов пугаю», — отвечает мне, а сама смехом заливается, что жаворонок.
Черт с тобой, смейся, — сам думаю, да за обе щеки картошку наворачиваю. Скусная вещь, хочь и в земле растет. Ну, да ладно, отвлекаюсь… Все ж снял я свой рюкзак, кое-как рибуши обрезал и снова на плечи надел. Иду… Под ногами нерастаявший снег чавкает, в сторонах разные пичужки песенки выводят. Вдруг тропа моя оборвалась, точно веревка лапотная, один конец есть, вижу, а другой из глаз убежал. Надо идти, а куда? В густой лес, что ль, сунуться? Снег в ту пору еще был хотя и неглубокий, но месистый, как тесто.
Наступил вечер, а затем пришла и ночь. Небо вызвездило, как будто кто высыпал из лукошка светляки. Немного приморозило. Я определился в оглядку и уяснил, что нахожусь у малого Саражского озера. Рядом небольшое болотце с пригорочками. Решил помешкать у костра, а утром по мерзлому насту скорехонько стегануть до дому.
Я в ту пору был хлесткий. Головой в прорубь не суй, все равно сухим выйду! У костра было куда легче, чем в дороге, а вот хлебца не было — это уж куда тяжельше. Желудок прохудился, без пищи остудился. Под ложечкой сосет: кляп… кляп, кишки почали между собой скандалить, есть запросили. Помню, пососал я подножного мшаника, да горько стало. Одумался. Из рюкзака котелок достал, наполнил водой, стал варить кипяток. На мое счастье, в углу рюкзака нашел напойку чая, но в котелок его ссыпать не стал. В котелке чай заваривать, что уху в целом озере варить. В ложечку вложил чай — и заварка тебе, и приятность, чайком попахивает. Выпил кружечку натощак, засидел снова и вдался в дремоту, уснул.
Утром, как только проснулся, перво-наперво ружье свое, бердан, оглядел — не отсырело ли? Ничего. От мшаника ствол очистил, глянул прямо перед собой и увидел… На болотине, с огромной кочки, где сошел снег, мне, только мне, улыбнулась наша матушка земля россыпью рубиновых ягод.
Я быстро поднялся, стряхнул с себя сонливость, поплескал холодянкой лицо и бегом к той кочке. Долетел, что пчела, и стал срывать красные ягоды клюквы да в рот ложить. Крупная, скусная ягода, я отродясь не только таких не едал, но и не видывал.
Оченно приятна исподснежная клюква. Попробуете одну — захотите другую!
ЛЕСНОЙ ТАНЕЦ
У нас в Прионежье весной и ночью светло как днем, тепло без огня, парко без веника. Бывают такие ночи, что не преминешь сказать — благоухающая, пахучая, медком-солодком потчует. Березки отпускают кудрявые бородки, черемуха, так та вся в белом пуху, осинки лениво лопочут махонькими листиками, смородинник оживает, цветик расцветает да пахучестью обдает. На поляночке да на пригорочке, что в большом пиру — песенно и больно весело.
В такую ночь я бродил с удочкой по берегам Ноздреги-реки, что спускается к Андоме-реке, а потом в Онежское озеро. Форель в тот вечер парной клевала бойко, но не она меня больше занимала, а лесной танец. Я часто оставлял удочку воткнутой в берег и выходил к березовым райкам на поляночки, слушал лесной наигрыш весны, глядел, как дятлы-короеды пляшут, коленца вышибают.
Все они в разных одежонках. Одни сплошь черные, другие с проседью по крылышкам, у третьих грудки розовенькие, а четвертые, так те носили совсем цветные платьица с отделкой по подолу и крылышкам, а подгузок разукрашен у кого белыми, серыми или малиновыми точечками, а то бывают и сизыми. Дятлы часто перелетали с лесины на лесину, тетекали и заядло долбили, выискивая, по всей вероятности, древоточивых насекомых. Их танец был до изумления четок и весел. Сначала дятел долбит, долбит кору, а потом затекает и почнет кружить вокруг ствола, то поднимаясь почти в самую верхушку сухостоины, то опускаясь до самого корня. Весь танец вокруг ствола он сопровождает теканьем да оканьем и долбежкой без умолку.
Поряду со мной низко над землей трепетал крыльями другой танцор. Он, как мне показалось, стоял на одном месте, едва касаясь ножками густой травы. Потом как-то круто взмыл кверху и, вновь опустившись, с таким же азартом затанцевал около кочки. Это была трясогузка.
После дождя земля просохла. Запахи луговых трав стали еще гуще, обаятельнее. Рядом, где я сидел на цветистом травяном ковре, вскоре заговорил коростель — предвестник зари. На ольшанике зазвенела малиновка, а ей с другого конца мыска защелкал ночной соловушка своей разудалой песенкой.
Приятно в это время быть на берегу реки и слушать многоголосую песню птиц. Приятно дышать медовыми
