Скрынников и вошел в комнату, заставив хозяйку отступить.
– Зачем вам мои полы? – спросила старушка.
– Вы знаете зачем, – ответил Скрынников.
Паша и Роман Петрович вошли в комнату, Михаил за ними. Миша внимательно осмотрел пол – потрепанный, но чистый ковролин, у дивана и под обеденным столом – коврики. Что тут искал Скрынников?
А тот не спускал глаз с Валентины Афанасьевны.
– Где? – спросил он. – Все равно найдем, вы же понимаете.
Валентина Афанасьевна села на диван и сложила руки на коленях.
– У окна, – наконец сказала она.
В комнату вплыла Нателла Валерьевна.
– Что ж вы, Нателла Валерьевна, не признались, что нож вашего мужа? – спросил Скрынников.
– Тебе, хуезвону, говорить, что ли? Заметете в ментовку, и ниче вам не докажешь, сукам сраным, – с достоинством ответила Нателла.
– Эх, Нателла Валерьевна, человека убили, пока вы молчали.
Она растерялась и молча смотрела на собравшуюся компанию.
– Подождите, – осенило ее. – Валька, ты, что ли?
– У вас найдется хороший нож? – обратился следователь к хозяйке комнаты.
Валентина Афанасьевна отвернулась к окну.
– Вам зачем? – спросила Нателла Валерьевна.
– Подрезать ковролин, – ответил следователь.
– Есть нож для картона.
– Несите, подойдет.
Нателла ушла и шустро вернулась, с любопытством оглядывая комнату.
– Нателла Валерьевна, Михаил Сергеевич, побудете понятыми, – сказал им Скрынников.
Миша по-прежнему не понимал, что хочет найти Скрынников. Ответ, очевидно, был очень прост, и Миша ощущал себя тупым. Игорь подошел к окну, наклонился, воткнул нож в ковролин и разрезал его вдоль подоконника. Так он вырезал квадрат, размером похожий на тот, что они подняли в комнате Нателлы. От поднятого ковролина поднялся запах старого дерева, прелости. Под батарею метнулась пара тараканов. Скрынников наклонился над освободившимся пространством. В нем был паркет, такой же, как в нескольких других комнатах.
– Нателла Валерьевна, Михаил Сергеевич, прошу посмотреть.
Агент и сумасшедшая старушка подошли и наклонились над вырезом. Сначала Михаил ничего не понимал, а потом увидел неокрашенное деревянное покрытие, а только под батареей – светлую кайму. По ней Миша понял, что в вырезе – большое темное пятно, уходящее за границы квадрата. Они с Нателлой переглянулись и отступили от края, потом еще. Неизвестно, как велика была лужа крови, ведь, по мнению судмедэксперта, женщина в перекрытиях умерла от кровопотери. Михаил отступил еще и еще. Стало неуютно от осознания, что он топчется по крови мертвой тещи и что она, возможно еще живая, умирала здесь, истекая кровью.
– Валька, ну ты даешь! – воскликнула Нателла.
– Это не я, – спокойно ответила Валентина Афанасьевна.
– А кто, Федька? – спросила Нателла.
Валентина Афанасьевна кивнула. По ее глазам было видно, что врет. Скрынников достал из кармана телефон, набрал номер и коротко сказал в трубку:
– Срочно на 5-ю Советскую. И снова экспертов.
– Ваньку тоже ты? – с восхищением спросила Нателла.
– Сестра мужа? – спросил Скрынников хозяйку комнаты. – В перекрытиях.
– Да, – мрачно ответила та.
– Комнату не поделили? – спросил следователь.
– Да. Жила на Севере, а тут заявилась и потребовала долю, – коротко ответила Валентина Афанасьевна.
Михаил разозлился на себя, что подозревал жену.
– Не выходите из квартиры. Скоро приедут судмедэксперты. Через полчаса позову вас на кухню, поговорим.
Валентина Афанасьевна промолчала. Все, кроме нее, вышли из комнаты. Скрынников прикрыл за собой дверь. Миша кинул взгляд в закрывающийся зазор: Валентина Афанасьевна по-прежнему сидела на диване и смотрела в окно.
– Объясните, Игорь Вячеславович! – попросил Михаил.
Следователь отошел к зеркалу и стал стряхивать с себя налипшие шерстинки.
– Срастил слова всех свидетелей плюс ваши документы. Заметили, что доля в комнате перешла Валентине Афанасьевне в собственность от мужа? Это было в две тысячи шестом, а в двухтысячном муж Валентины Афанасьевны в самом деле спрашивал у Ивана Вадимовича, как спрятать труп под полом. А когда труп обнаружили, Иван об этом вспомнил. По всей видимости, он помнил что-то, что указывало, что убийца сама Валентина, а не ее муж. Но мы об этом уже не узнаем, а сама она ни за что не признается.
И потом, нож. Почему Нателла не сказала сразу, понятно. А вот почему о ноже не сказала Валентина – это вопрос, так? Слишком подозрительно было бы, если бы она помнила, что нож принадлежал Нателле. Если она ни при чем, то сказала бы сразу, как ей показали фото орудия убийства, а еще ее подозрительный цистит в день, когда отравили Ивана Вадимовича.
Он убрал последние шерстинки, пригладил волосы, обернулся к агенту.
– Ох и утомили меня ваши подопечные.
Миша соображал и никак не мог поймать самый важный вопрос, который нужно было задать. Точно ли женщина в перекрытиях – не мать Лены? Что теперь будет с Валентиной Афанасьевной?
– Я буду опрашивать ее через полчаса. Если хотите, оставайтесь, – внезапно предложил следователь.
– Мне сообщить Лене, что это не ее мать? – спросил Михаил.
Следователь на секунду задумался.
– Я бы подождал результатов ДНК или как минимум поговорил бы сначала с подозреваемой. Когда подтвердим личность женщины. Чтобы не волновать вашу жену лишний раз.
Мишу растрогало, как следователь заботился о Лене. Тем временем Скрынников развернулся и ушел на кухню.
Мише хотелось с кем-то поговорить, он толкнул дверь комнаты Романа Петровича, она была не заперта. Роман Петрович сидел в обычной позе за импровизированным столом-табуретом и пил чай. На табурете стоял пакет с печеньем.
– Садись, Мишань, – позвал его Роман Петрович. – Помянем друга нашего.
Миша шагнул в комнату и прошелся до окна, взял дешевое печенье из пакета, вернулся обратно к двери, осматривая комнату.
– Жаль, что так получилось, – сказал он Роману Петровичу и вышел из комнаты.
Миша двинулся на кухню и, пока шел по коридору, заметил, что свет не выключен. На кухне он сложил документы в ящики.
– Не убирайте далеко, мне понадобятся, – попросил Скрынников.
Он взял треногу с камерой и велел Михаилу взять треногу со светом.
– Идем делать запись признания. Если признается, конечно, – сказал следователь.
От очередного прохода по коридору у Миши закружилась голова. Казалось, весь последний год он только и делает, что ходит туда-обратно по этому коридору. Ощущения были тошнотворные. Впервые за все время ему захотелось поскорее выйти и вообще забыть этот объект. Слишком он оказался сложным, и слишком долгим был путь к его продаже.
Валентина Афанасьевна выглядела нормально и наливала себе чаю, когда они со следователем без стука вошли в ее комнату. Скрынников не попросил разрешения войти, молча взял стул и приставил его к столу. Михаил искоса взглянул на него. Следователь выглядел вымотанным. Должно быть, на самом деле его достала тупая коммунальная бытовуха. Пьянки, любовники, убитые сестры, разборки. Скоро долгожданный отпуск, а он сидит в этом клоповнике. Михаил обозвал квартиру клоповником, чего с ним раньше не бывало. Вырезанный кусок ковролина лежал грязной стороной вверх. Интересно, куда делись обитавшие под ним тараканы. Наверное, отсиживаются под батареей, чтобы ночью занять более выгодные жилые места. От этих мыслей зачесались руки, потом лицо и голова. Он украдкой почесался.
– Валентина Афанасьевна, можете считать, что мы беседуем сейчас как знакомые. Записи я пока не веду, протокола не составляю. Расскажите, пожалуйста, как так вышло, что ваш муж убил свою сестру. И как с этим связан Иван Вадимович?
Валентина Афанасьевна пожевала губами и с ненавистью посмотрела на Михаила.
– Этот что тут делает? – резко спросила она.
Михаила поразил ее тон. Самая приветливая жительница коммуналки вела себя, словно они были не знакомы.
– Я попросил Михаила помочь мне, – мягко сказал следователь.
– Пусть уйдет, не буду при нем говорить, – отрезала Валентина Афанасьевна.
Скрынников и Михаил переглянулись, затем агент встал и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Он не удержался и оставил щель миллиметров пять, чтобы подслушать, что хозяйка расскажет следователю, но с другой стороны раздались шаги, и дверь хлопнула, отрезав все звуки.
В домофон позвонили. Это приехали эксперты. Михаил открыл им дверь, оделся и ушел.
Глава двадцатая,
в которой сделка по продаже квартиры входит в завершающую стадию, а морская свинка Нателлы Валерьевны наконец-то моргает.
Миша испытывал невероятное облегчение, поднимаясь по лестнице в последний раз. Он немного притормозил в пролете между вторым
