class="v">Что пень рогатый пуст внутри
И для винтовки – окна в нём,
И не одно, а три.
И впереди, и позади —
Всё видно, как там ни крути,
Со всех сторон готов встречать,
Попробуй, подойди!
Так вот какой он, мой окоп,
Он для фашистов – гроб!
22 октября 1942
Ноябрь
Я прожил год,
Во всём изверясь;
Всё жило
Вне своей семьи:
Не лиловел весною вереск
И гнёзд не вили соловьи.
Трубя быком,
А не курлыча,
Людей клевали журавли,
И странно было их обличье
Крылатых странников земли.
И ветер был,
И не хватало
Нам воздуха,
И жгло глаза,
И мёртвой ржавчиной металла
На травы падала роса.
Нет,
Я ни в чём не ошибался,
Всё в мире
Было невпопад,
Пока
Противокурсным галсом
Не хлынул в степи Сталинград.
Кренясь
Кривым крылом на юге,
Он,
выходя из боя в бой,
Пошёл навстречу
крепкой вьюге
Ноябрьской далью голубой;
И те, о ком
не мог жалеть я,
И те,
с кем снежных баб лепил,
Живыми шли в тысячелетья
За мёртвой гранью Фермопил.
А снег валился
звёздный,
пьяный
И всё запорошил. К утру
Лиса заснеженной поляной
Прошла, седая на ветру.
И доброму,
живому зверю
Обрадован,
стою, замлев,
В серебряном лесу
И верю,
что было
детство
на земле.
3 декабря 1942,
Разъезд № 9 под ст. Неболчи
Наша оборона
Сосен оснежённые короны
Машут горностаевой полой.
Над ходами нашей обороны
Ходит снежный ветер нежилой.
Только это кажется снаружи,
А на самом деле мы сплели
Переходы тоньше тонких кружев
В потаённой глубине земли.
И живёт, живёт любая жилка,
Каждый ровик, вьющийся сквозь лес;
Если в нём не мина – так бутылка
Со смертельным пламенем КС.
Мы затем плели окопы эти,
Крепче и хитрее паутин,
Чтоб сквозь их раскинутые сети
Немец не прорвался ни один.
Мы и сами поклялись держаться,
За свинец – свинец, за брата – брат.
Биться так, как бились сталинградцы,
Грудью защищая Сталинград;
Чтобы, в магазин загнав патроны,
В некий час, когда настанет срок,
Из неколебимой обороны
Лавой на закат пошёл Восток.
А пока – морозные короны
Тихих рощ,
И на путях врага —
Наша огневая оборона,
Как броня, зарытая в снега.
6 декабря 1942
Открытое письмо
Не в том, что ты была горда
Начало всех начал,
Не в том, что пела ты, когда
Я злился и молчал.
Да и не в кротости твоей
В какой-то нежный миг:
Другие были понежней —
Я не запомнил их…
И, если уж на то пошло,
Несчастным самым днём
Ни разу мне не повезло
В сочувствии твоём.
И если даже был я тих
И молчалив как сом,
Когда от прихотей твоих
Всё мчалось колесом,
Тебя не трогали ни злость,
Ни жалоба моя,
И дело так тобой велось,
Как будто я – не я…
Одна, стараясь за троих,
Пугая и маня,
Клянусь, ты больше всех других
Помучила меня.
И если я, уставши ныть,
Без времени умру, —
Прошу друзей во всём винить
Твою со мной игру.
Мне было б лучше, может быть,
На это наплевать,
Себя забыть, тебя забыть,
Спокойно есть и спать…
Но дело в том, но дело в том, —
Как это объяснить? —
Что в мире, без тебя – пустом,
Мне нечем было б жить…
И если б я свободен был
От всей возни с тобой,
Меня бы первый фриц убил
В мой самый первый бой.
Но я за тем, воюя год,
Не вписан в мёртвый счёт,
Что полон рот с тобой хлопот
И – предстоит ещё!
И я, зови иль не зови,
Но будет по сему, —
Опять вернусь к моей любви,
К мученью моему.
Встречая каждую зарю,
Как близкой встречи весть,
За то тебя благодарю,
Что ты на свете есть.
12 декабря 1942,
Разъезд № 9 под ст. Неболчи
«Память…»
Память!
Всей своей далью и ширью
Ты лежишь перед этой строкой.
…Это было за быстрою Свирью,
Желтогривой лесною рекой.
Там ведут свои стаи на плёсы
Голоса лебедей-трубачей,
И бегут по лощинам берёзы,
Словно вестники белых ночей;
И как гусли поёт на откосе
Ветерком продуваемый лес,
Струны бронзовых мачтовых сосен
Натянув от земли до небес.
Только изредка хвойная тропка
Над водой, словно змейка, мелькнёт
И опять торопливо и робко
В неприметный нырнёт очерёт.
Даже конному суток не хватит
От деревни одной до другой:
На сто вёрст полусгнившие гати
Колесят по болотам дугой.
В тех лесах через тину и воду
Стлань стелили под звон топора
Мы, солдаты сапёрного взвода,
Прямоезжих дорог мастера;
