Все подходы, пролёты закрыты,
Видит вражеский лётчик внизу
Голубую ольху да ракиты,
Да клубимую ветром лозу.
А меж тем, хоронясь под листвою,
По настильным мостам через грязь
Мчатся ЗИСы гружёные, воя,
На крутых поворотах кренясь;
Тягачи, запряжённые в пушки,
Отжимают к кюветам солдат,
И мочальные тонкие стружки
Из-под танковых траков летят.
Льётся – шире ручьёв многоводных —
Сталь калёных штыков и стволов
На плацдармы позиций исходных
И на линию ближних тылов.
Может, завтра сосновые кроны
Срежет шквальный огонь-богатырь,
В наступленье пойдёт оборона
На челнах, на плотах через Свирь.
Вон уже подтянули понтоны —
Для моста стометровый пролёт;
Громыханьем басового тона
Соловьиный кустарник поёт.
Это близкого боя начало,
Разговор подступающих гроз.
Наш бревенчатый дзот у причала
Золотой медуницей порос.
Мы обжили его за три года,
И засечь нас враги не смогли,
Кончик хитрой трубы дымохода
Только ночью дымил из земли.
Но ловила зрачком амбразура
Каждый отблеск на свирской волне
И следила бессонно и хмуро
3а движеньем на той стороне.
И когда маннергеймовец тихо
Поднимался над сонной травой,
Чайки плакали через полмига
Над пробитой его головой.
А в ответ, заунывно и длинно
На рыдающей ноте провыв,
Били в берег за миною мина.
Поднимался за взрывами взрыв.
И казалось, кузнец многорукий
В сто кувалд по накату гвоздит:
Из щелей, завиваяся в струйки,
Прах песчаный плывёт-шелестит.
Так и шли без особых событий
Фронтовые обычные дни:
Полдень – снайперы бьют из укрытий,
Полночь – трасс пулемётных огни.
Но уже натянулась пружина,
Чтобы прянуть в смертельный бросок,
Разметать, размолоть белофинна
И втоптать его доты в песок.
Нам, бойцам, под землёю сырою
Год за годом сидеть не резон!
Было в маленьком дзоте нас трое,
Три сапёра – один гарнизон.
Сердце в сердце жила – не тужила
Неразлучная наша семья:
Я, орловец Иван Старожилов,
Ленинградец Заботкин Илья.
В волосах у Ильи – паутинки,
Первый, ранний мороз седины,
И глаза, словно синие льдинки,
Неулыбчивы и холодны.
Нам хоть изредка,
Поодиночке,
Отзывались друзей голоса,
А ему за три года – ни строчки,
Да и он никому не писал.
Но не раз замечал я украдкой,
Как, проснувшись ни свет ни заря,
Что-то он бормотал над тетрадкой,
Будто с кем-то живым говоря.
Ночью, в самый канун наступленья, —
Что там, слава иль смерть впереди? —
Прочитал он стихотворенье,
Словно вырвал его из груди.
Он глядел неподвижно в тетрадку,
Где была фотография той,
Чьих волос непокорная прядка
Завилась в завиток золотой.
«Тротуара широкие плиты
Чисто вымыты тёплым дождём,
Посидим у окошек открытых,
Соловьиной луны подождём.
За Невой, за прозрачностью водной —
Семафоры и дальний рожок.
Может, ты мне расскажешь сегодня,
Почему мне с тобой хорошо?
Эти пряди косы твоей тяжкой,
Этот горестный рот небольшой,
Почему они пахнут ромашкой,
Полевой васильковой межой?
В том краю, где заря вырезная,
Золотой на заре чернобыл,
Ты когда-то мне снилась, я знаю,
Я тогда ещё мальчиком был.
Будь же свято, мгновение встречи,
Наяву ты теперь, наяву!
И пред нами далече-далече
Сходит белая ночь на Неву.
И средь призрачных, зыбких качаний
Мелких волн переплеск в тишине…
Так и снял нас фотограф случайный —
Две обнявшихся тени в окне.
Потускневший любительский снимок,
Недопетая юность моя!
Он в болотах под бомбами вымок,
Обтрепались, потёрлись края.
Но ни в чём ни на миг не забыты,
Ночь и ты возникаете в нём…
И опять тротуарные плиты
Чисто вымыты тёплым дождём.
И тебя я целую и слышу
Нежный запах ромашки у рта…
Никогда я тебя не увижу,
Никогда. Никогда. Никогда.
Кто сказал, что осадной зимою
Заснежило твой гроб ледяной?
Ты – вот здесь, предо мной, ты со мною,
И – прозрачная ночь за стеной…»
16 декабря 1942,
Разъезд № 9 под ст. Неболчи
Рассказ разведчика
Было это всё недавно,
Нынешней зимой…
Лыжи шли легко и плавно
В тишине немой.
Тихо-тихо, снежным скатом,
Средь морозной тьмы
В тыл немецкий за сержантом
Пробирались мы.
Невредимы и незримы,
Снег не шевеля,
Как святые, перешли мы
Минные поля.
И хитрее, чем лисицы,
Мы за полверсты
Обошли землянки фрицев,
Дзоты и посты.
В небе месяц криворогий
Спал в своём углу,
В час, когда мы у дороги
Залегли в тылу.
Замерзали, но терпели,
Слыша, как вдали
На морозе сани пели,
Мотоциклы шли;
Звякало во тьме железо,
Плакал грузовик…
…Нам с сержантом до зарезу
Нужен был «язык».
В небе месяц криворогий
Спал в своём углу,
В час, когда мы у дороги
Залегли в тылу.
Замерзали, но терпели,
Слыша, как вдали
На морозе сани пели,
