островка, что зарос сосняком, вился дымок. Он застилал прибрежный тростник. Я хотел что-то спросить у Аверьяна Кирилловича, повернулся к нему, а его и след простыл. Поглядел в стеклышко трубы. Прямо передо мной в направлении дымка быстро скользила лодка, а в ней маячила семафором красная рубаха Шахова.
— Ох и даст опять деповским жару! — гомонила Матрена. — Ох и даст…
Через полчаса вернулся Аверьян Кириллович, потный, возбужденный. Следом за ним в избу вошли три рыбака. По одежде было видно, что деповские: все рибуши в мазуте, фуражки с околышками, что у заправских машинистов. Несмело на угол посмотрели, меня глазами умыли. Аверьян Кириллович на стол ведерную бадейку поставил, рукой ковырнулся, мелюзга на стол посыпалась. Он с раздражением проговорил:
— Рыбу аммоналили, беззаконники. — К рыбакам повернулся. — Видели ли вы, как чиста вода в нашем Шултусском озере? Видели. Ну, вот и похвально, что приметили. На целом свете оно одно — чистое, неглубокое, просторное и рыбное. С исстари его любят. А вы вот пакостничаете. — Аверьян помолчал немного, смахнул со стола мелюзгу рыбу, спросил: — Квитанцию на штраф сейчас выписывать аль через милицию?
2. На вечерней зорьке
У Шултусского озера, что расположено в двадцати шести километрах от города Няндома, в тринадцати километрах от тракта Няндома — Каргополь, было пять дочерей. Речки Иласега, Черная и Пойменная поили озеро своими светлыми водами, а речки Нименьга и Шултусиха собирали все пойменные воды, захватив с собой лишнюю шултусскую воду, и сплавляли их через богатые известковые увалы, первая — в Волошку-реку, а вторая — в Черные озера. Благодаря этому в Шултусском озере вода всегда стояла на одном уровне, а если и взбаловнет, то только в апрельское разводье. Озеро неглубокое. Самая большая глубина в Студеной курье доходит до трех метров, а дальше по всему озеру метр и два, а то и меньше. Озеро чистое, без задевов. Тростника много по ветру шепчется. Тростник там густой, косяками да островками от берегов тянется, а то и посередке озера разляжется, нежится — там утиные гнезда бывают. Не увидишь — не сглазишь.
Посередке озера островок что гусиное яйцо. В старину этот островок был запретный для рыбаков. Туда допускались только «непорченые». На пригорке островка, рядом с березовой райкой, стояла трехглавая церковь с позолоченными куполами. Церковь хоть срублена одним топором, а, дьявол, красива была — загляденье! Вот что значит мужицкая работа. На время служения верующие с деревенских берегов на остров плоты перекидывали и по ним проходили. По крайней мере так говорят старики, я не видел.
Сейчас этот островок для любителей-рыболовов базой стал, курортным местом отдыха явился. На него в теплые летние вечера после зоревания собирается столько рыбаков, что для каждого деревин не хватало, чтоб рюкзак повесить и самому притулиться.
В развилку тростниковых зарослей мы с Шаховым приехали на лодчонке в то время, как весь остров да прибрежные тростники были оцеплены рыбаками. Тишину нарушали нечастые всплески волн, неясный говорок рыбаков. Слышали мы с Аверьяном Кирилловичем, как в зарослях тростника кто-то кричал: «Тэк… тэк… тэк…»
На этот голос отзывался другой: «Квэ… квэ… квэ…»
Потом эти звуки сменялись тихим жвяканьем, и в камышах раздавались всплески воды и чистое: «Трль… трль… трль… ноль… ноль… ноль…»
Зорька была тихая да теплая. Далеко в вышине неба появился месяц и заскользил своим светом по верхушкам леса, освещая серебристо-голубой наряд березовой рощицы да краснотельные стволы с золотистой кожурой сосен.
На берегу островка запылали костры.
— Эге-гей!
Вечером эхо летит далеко-далеко, а по воде, словно колобок, без остановок катится до самых пойменных мест, а там зайдет за горушку и замолкнет.
Очень приятно.
ЗА СУДАКАМИ
Тихи летние вечера в Прионежье. Кондовые леса окружают озера, а от берегов рек поднимаются за сопки урема. Озера в лесах не широкие, не глубокие, а рыба в них водится всякая. Есть пятнистый да черный окунь, подъязок, язь, лещ, серебристый голавль, щука, налим, полосатый судак, а в порожистых речках с ключевой водой водится форель-пеструшка да лосось — благородная рыба.
Придешь на берег реки на заре красной. Сядешь за плакучими ивами иль в густом черемушнике, забрасываешь в реку лесу, глядишь за поплавком да слушаешь, как поют речные пороги. И только еще скрылось солнышко за лесочком, как на воде начинают рыбы играть. Бисерные брызги летят по сторонам, рыба в пляс пошла — клев начался. И некогда тебе в то время разными думами заниматься, а все твои помыслы направлены на рыбий взлет. Едва успеваешь подсекать рыбу, такой клев разгорается, что душе приятно и на сердце легко.
А когда клев прекращается, прислушиваешься, как лес шумит. Вечерком после зореванья костер разожжешь под сосной лапистой, да такой яркий, что весь берег освечивает. Дышишь полной грудью, свежим речным воздухом. Легко, приятно, и полное тебе удовольствие.
Каждый свой отпуск мы с токарем колхозных мастерских Матвеем Приемышевым на озерных да речных берегах проводим. Удовольствие получаем и здоровья набираемся да попутно и бодрость прихватываем. Сегодня первый день нашего отпуска, а мы с Матвеем уже устроились на берегу в Ялегской протоке, неподалеку от большого Онежского озера. Место здесь низменное, кудрявое, зеленью покрытое. В водоразлив все пожни вода заливает. Трава на лугах выше пояса, сочная и вся в цвету. Куда ни глянь — всюду ромашки, дрема, клевер, незабудки, донник. Кругом пахнет медом да всякими пряностями.
На этот раз я выбрал место на штабеле леса, что остался в речной бухточке от прошлогоднего сплава. Комаров в этом месте не занимать, тьма-тьмущая, но свежий ветер отгонял их. Сам Матвей сидел неподалеку от меня в густом ольшанике, который ему служил укрытием от комариного нашествия. Если б не лесозащитная полоса, то быть бы Матвею без носа. Комары любят мясистые носы с горбинкой на перевале около глаз.
Река Андома в этот час была чиста. Спокойно и медленно катились воды в онежское озерное устье. Солнце скрылось за ближним лесом. Рыба вышла на кормежку. То тут, то там вода бисерилась, волновалась, раздавалась в брызги. Рядом со мной в сочной густой траве закричал коростель — предвестник ночи. Замолкли, не цикают лесные пичужки. Защелкал ночной соловушко разудало и ошалело, с причудами. От Ялегского озера, где узкая протока соединяет озеро Ялега с рекой Андомой, доносился утиный пересказ: «Фю-ють… фю-ють… фю-ють…»
Скоро на землю и на реку опустилась ночь. Поплавки на воде укрылись в темноту. Матвей развел костерик в облюбованном месте, а когда заиграл огонек, я подошел к нему.
— Как удача? — спросил он, и в его
