Перепродали ни за грош.
Он изводил себя стихами,
Поставил точку, выбрав нож.
А впрочем, дело не в продаже,
Не в дерзких строфах и делах,
Не в этой девушке и даже
Не в непонятливых друзьях —
Я вспоминаю временами —
Ненастным и погожим днем —
Об одиночестве с друзьями,
Об одиночестве — вдвоем...
* * *
Наилегчайший вес,
Не дьявол — дилетант,
Какой-то мелкий бес,
Заезжий музыкант
Проездом просвистел
На дудочке куплет —
И город опустел
На десять тысяч лет...
Повсюду — тишина,
И плещется в закат
Прозрачная волна
За мутною внакат,
А я спешу туда,
Где гаснут фонари,
Пока не навсегда —
до завтра, до зари.
Старые фотографии
В этом надоевшем доме
Только сны шуршат, как гравий.
Нет гостей почетней, кроме
Лиц, что прячутся в альбоме
Для семейных фотографий.
В том пустом бескрайнем море,
В тишине пустейших бдений,
В полуночном тяжком вздоре
Лишь они утешат в горе,
Если сон — без сновидений.
Серая заря прольется,
Тихо скрипнет половица.
И дыхание прервется.
Занавеска встрепенется,
Будто раненая птица.
* * *
Вот картина Эс Далѝ:
Мягкость странного портрета —
Словно лужица рассвета
На лице Земли.
Стрéлки плавятся вдали,
Час остался без ответа —
Только лужица рассвета
На лице Земли.
Видно, карты так легли.
Чище неба, жарче лета
Эта лужица рассвета
На лице Земли.
Чье-то сердце на мели,
А душа тобой согрета:
Ты — как лужица рассвета
На лице Земли...
* * *
Всё тени, тени... Маскарад,
Смещение богов.
Многозначительный парад
Бесплоднейших умов.
Вы чертите свои слова,
Сплетая с явью сон.
От них кружится голова
И спорить не резон.
Верти, Фортуна, колесо,
Криви усмешкой рот!
Луи Пятнадцатый, Руссо,
Дидро, Вольтер — и вот:
Вы снова смотрите в глаза,
Ваш взгляд неустраним.
Да-да, следите строже за
Созданием своим.
Журчанье древних серенад,
Круженье темных вод.
Смеются чьи-то лица над,
Стучат копыта под.
Но все они — иных времен.
Во сне ли, наяву
Я этих чертовых имен
Никак не назову.
Песня о сновидениях
Борису Гребенщикову
Король сновидений выходит на сцену
В железных ботфортах и глиняной шапке.
Взбивает стихов серебристую пену
И белого кролика держит в охапке.
Он дарит зачем-то зеленую зиму,
Багровую осень, лиловое лето,
Стеклянные звезды и солнце, но это
Подобно пока театральному гриму.
А город — а город по-прежнему спит.
Зачем ему утро? Он негой укрыт.
А в утре — преддверье туманной беды
И темные поиски мертвой воды...
Какой-то бродяга в обличье паскудном
Стучится зачем-то в закрытые двери.
В смешном одеянии, ветхом и скудном.
За ним — непонятные птицы и звери.
На улице — ливень, грохочет карета,
Кончается вечер, пустеет столица.
В холодной прихожей — то ль тень, то ль девица.
И вновь сновиденьем дымит сигарета.
А город — а город по-прежнему спит.
Зачем ему утро? Он негой укрыт.
А в утре — преддверье туманной беды
И темные поиски мертвой воды...
Старые марши
Памяти композиторов, капельмейстеров Русской императорской армии Якова Богорада и Макса Кюсса
Какое, однако, тяжелое лето,
Какие, однако, тяжелые сны...
И ждешь, задыхаясь, рассвета, рассвета,
И знаешь, что не доживешь до весны.
...Натужно ревут и грохочут машины,
Шагают бойцы, сапогами пылят...
И снова мелодии маршей старинных,
Рожденные медью, над ними парят:
«— Ах, дорога, дорога-беглянка...
По щеке покатилась слеза...
С кем прощалась сегодня славянка?
Чьим платком утирала глаза?
Ты его не увидишь, не встретишь —
За тебя все решила война.
У порога его не приветишь,
Не разбудишь от смертного сна...»
Над балкой, над яром беззвездные ночи.
Лишь небо, да камни, да списки имен.
Проснуться, подняться нет мочи, нет мочи.
И тучи похожи на тяжесть знамен.
...Натужно грохочут все те же машины,
Все так же бойцы сапогами пылят,
Всё те же мелодии маршей старинных,
Рожденные медью, над ними парят:
«— А что же нас за горизонтом ждет?
А черный дым под облака растет...
А далеко-далёко милый дом,
А мы дойдем, с тобой дойдем...
Растаял дым — и с ним растаял дом.
Война идет — и никого кругом.
Лишь мы летим — как облака легки...
Могилы наши глубоки...»
Забыты сегодня и марши, и вальсы.
Лишь эха останется
