долбил по ушным перепонкам.
«Фёдор жив!» — поняла я.
Я — Фёдор
— Микола, а можешь в ухо попасть? — с хохотом спросил долговязый парень лет тринадцати.
Микола — невысокий мужичок, одетый весьма скромно и неряшливо, прищурился, вглядываясь в моё лицо.
Я смотрел на них, валяясь прямо на улице у обшарпанной стены грошового кабака. Пьянчуги то и дело входили в него, а когда выбирались, их изрядно шатало.
Как я угодил сюда — не знал. До этого лежал в госпитале, где пара докторов пытались понять, что со мной и как лечить. Медсестры ухаживали, следили за чистотой и кормлением.
Должно быть, очередное видение сыграло эту странную шутку, и мои ноги сами выбрались из госпиталя, прошли много километров, пока я наблюдал за другими мирами. Далеко уйти не мог и полагал, что нахожусь в Смоленске.
Теперь же тело снова отказывалось двигаться. Не мог ни подняться, ни лежать спокойно, будто сплю. Конечности сами собой шевелились, а горло то и дело издавало невнятные выкрики.
— Думаю, сдюжу, барин, — ответил наконец Микола.
Он и двое подростков, явно дворянских отпрысков, стояли от меня метрах в пяти и вовсе не собирались уходить. Напротив, я стал причиной их крайнего интереса.
Если попадёшь, дам ещё одну копейку, — сказал долговязый. В подтверждение своих слов он извлёк из кармана медную монетку.
— А я дам две, если попадёшь в нос, — пискнул второй парень. Этот ростом был не больше Миколы, но такой же худощавый, как первый.
Раздался неприятный звук — Микола собирал во рту побольше слюны. Затем последовало смачное харканье, и нечто теплое и слизкое врезалось в моё ухо.
Пацаны зааплодировали и заржали. Микола получил монету и вновь начал подготовку к плевку. В этот раз времени ушло чуть больше.
В нос он угодил не хуже, чем в ухо. Жидкость потекла, падая на щеку и к уголкам губ. А я ничего не мог поделать. Любые попытки приводили лишь к ужасной обжигающей боли.
Пацаны вновь заржали.
— Он просто вусмерть! — сказал невысокий.
— Ага, — согласился долговязый. — Эй, Микола. Давай теперь прямо в губы! Вот умора будет!
— Барин, иссох я совсем. Попить надобно, — извиняющимся тоном пролепетал мужичок.
— На, возьми пятак и попей, — высокомерно проговорил долговязый. — Заслужил.
Десять минут покоя: ни плевков, ни камешков, которыми по началу метили в меня подростки. Даже ехидных замечаний не стало. Но Микола вынырнул из кабака и тут же услужливо подбежал к ребятам.
— Ну вот. Теперь могу плеваться, сколько молодые барины пожелают.
— В рот харкни, — напомнил ему низкорослый пацан.
— Ой! Прости, барин. Отлучиться надо по нужде, — простонал Микола. — Я мигом. За забор и обратно.
— А ну-ка постой! — с возбужденным энтузиазмом воскликнул долговязый. — А что, если… — Он бросил в мою сторону насмешливый взгляд. — Что, если не плюнешь ему в губища, а, эм-м… написаешь.
— То есть это как? — опешил Микола. — Нассать, что ли? На живого-то человека?
— А чего это на живого? — хохотнул невысокий. — Ты только глянь, он же труп.
— Ну не знаю, барин. — Даже для мужика это явно казалось перебором. — Да и неприлично членом на улице щеголять. Засмеют ведь.
— Да тут почти нет никого, — принялся уговаривать невысокий. Ему идея товарища явно пришлась по душе.
— Рубль дам, Микола, — предложил долговязый. — Попади ему струей прямо в губы, и рубь твой.
Соблазн разжиться рублем оказался сильнее гордости, и Микола потянул штаны вниз. Пацаны примолкли, словно боялись спугнуть удачу. Казалось, даже дышать перестали и вцепились глазами: один в меня, второй в болтающееся хозяйство Миколы.
Господь всемогущий! Неужели суждено мне испытать такой позор? Уж лучше бы та казнь состоялась, чем такое терпеть.
Я вновь попытался овладеть собой. Вновь по телу прошлись, словно горящим вулканом. И вновь я ничего не смог сделать. Лежал и таращился, как Микола за рубль готов помочиться на меня.
— Что такое творите, изверги?! — донесся разгневанный женский голос. Несмотря на негодование, он показался весьма приятным, будто медовым. И главное — он был обращен против этих хулиганов.
— Да тебе-то что, Дарю́шка-шлюшка! — прыснул долговязый. — Топай давай.
— Ага! Не видишь, заняты мы? — поддержал мелкий.
Но Микола уже стыдливо натягивал штаны. Видно, придется мочиться ему на забор, а не на барона Дубравского.
— У-у, шалава! — гневно процедил долговязый, поняв, что представление отменяется.
— И что тебе за дело? — вторил его друг.
— А то и дело, что это мой братец.
— Шлюхин брат. — Долговязый плюнул в мою сторону, перед тем как развернуться и побрести прочь в поисках нового развлечения. К счастью, в отличие от Миколы, его харч не дотянул и половины.
Всё это время я не видел лица девушки. Зато скоро смог лицезреть её весьма вульгарные, вызывающие сапоги, надетые на голые ноги. Моя голова удачно накренилась, и я разглядел остальное: короткая юбка, полупрозрачная блузка и густая кудрявая прическа песчаного цвета. На вид моей спасительнице было не больше тридцати.
Она наклонилась, ухватилась за мои плечи и потянула. Но куда там. Кроме руки ничего и не сдвинула.
— И как же нам, братец, домой вернуться?
В этот момент послышалась новая шаркающая походка.
— Убёгли уже? — спросил Микола. Очевидно, мочи в нём было не так уж и много, успел сбегать до забора и обратно.
— Убёгли-убёгли, — передразнила девушка. — Помоги-ка лучше поднять и до дому проводить.
— Ишь ты. А мне что за это будет, а, Дарьюшка?
— Пять копеек тебе за это будет? — огрызнулась она. — Ну? Поможешь?
— Так ведь это, — мялся тот. — Деньги и так есть немного. — Он стукнул по карману рваного пиджака. Слова его подтвердились многозначительным бряцанием монет. — Может, по работке твоей сговоримся, а?
Он продолжал пошатываться и сладострастно таращился на мою спасительницу.
— Моя работа меньше рубля не стоит, — фыркнула Дарьюшка. — Да и знаешь, с таким вонючкой я и за пять не лягу.
— Ну тебя! — обиделся Микола.
— Так возьмешь
