пять копеек?
— А! Ладно! — махнул рукой мужик. — Не потрахаюсь, так хоть напьюсь!
Пока он помогал Дарьюшке поднять меня, я мысленно насылал ему пожеланий: нализаться до такой степени, чтобы стоять не мог. Чтобы упал там, где валялся я. И пусть уж теперь над ним потешаются кому захочется.
Дом моей спасительницы располагался всего в десяти минутах ходьбы от пивнушки. Микола помог не только дотащить меня, но и усадил на единственную кровать в единственной комнате.
Он пробормотал последнюю попытку, дабы склонить Дарьюшку к близости, но вместо этого получил обещанные пять копеек. Как только он ушел, девушка занялась мной.
Раздела, помыла мокрой тряпкой, вытерла. Затем принялась кормить с ложечки манной кашей, наскоро приготовленной над масляной лампой.
— Ведь ты не пьяный, да? — прошептала она, поднося к губам стакан с молоком. — Я сразу поняла, что не пьяный.
Пока кормила и поила, болтала без умолку похлеще, чем профессор Любимов. Из слов её окончательно убедился, что трудится она в доме терпимости, обычной проституткой. Хотя бывает и в дом клиентов приглашает, если те сильно просятся.
А её странная забота обо мне вовсе не провидение и не внезапность. Такой уж у неё характер. Сердобольная и любящая позаботиться о тех, кому плохо.
— Меня матушка часто ругала, — рассмеялась она своим сладким голоском. — То собачку в дом принесу, то кошечку. Вот и пришлось мне скоро одной жить.
Моя голова по своей собственной прихоти легла ей на грудь — довольно объемную, упругую, приятную. Я был уверен, что она оттолкнет меня или отодвинется, но вместо этого принялась поглаживать мою изрядно взлохмаченную шевелюру.
А сюда, в эту комнатку, что снимаю, кого только не приводила, чтобы вы́ходить, — продолжала она. — Да хоть тот же Микола. Помню, выгнала его женушка из дому из-за очередного запоя, вот бедняжка и забомжевал… А дело-то той весной случилось. Зашмыгал он носом, сопли распустил. Пришлось приютить… Пока вдруг под юбку залезть не возжелал.
Она снова рассмеялась.
— Побила его и выгнала. Хорошо хоть к тому времени жена его отошла от гнева и позволила вернуться.
Накормив меня, Дарьюшка поела сама, а затем растянулась на кровати и зевнула.
— Посплю немного. Скоро опять на работу идти, клиентов сегодня много. Гостей из Петербурга и Новгорода прибыло. Ты, коли хочешь, тоже ляг, но не приставай.
Я не был уверен, что могу лечь по собственному желанию, но тело, будто подчинившись её разрешению, повалилось. К счастью, руки к ней не прильнули и женские прелести тискать не пытались.
Проснулся поздно вечером, услышав, как Дарьюшка входит в дом. Стало быть, пока я спал, сходила на работу в дом терпимости. Лицо её казалось озабоченным, а тело уставшим.
— Патрулей много, — с ходу поделилась она новостями, увидев, что я открыл глаза. — Ходят по квартирам, ищут кого-то. И вот думаю: не тебя ли?
Я не сомневался, что меня. Одного не знал — как же всё-таки вышло, что я сбежал из госпиталя.
Дарьюшка вновь собралась готовить еду и кипятить воду, как за дверью послышался топот сапог, а затем громкий настойчивый стук.
— Неужто и ко мне явились? — ужаснулась она.
«Господь всемогущий! Убереги её от беды!» — мысленно воззвал я. — «Пусть заберут меня, но её не тронут!».
Пришедшие сами открыли дверь, та оказалась незапертой. Вошли два гвардейца и принялись оглядываться.
— Как звать? — потребовал один.
— Дарьюшка это, — ответил за неё второй. — Ты что, брат, совсем куртизанок местных не знаешь?
Дарьюшка протянула паспорт. Тело её потряхивало, а прежняя болтливость будто испарилась.
— Я по таким местам не шастаю, — огрызнулся первый, взяв документ в руки. — Так-так, Дарья Никифорова, уроженка Смоленска. — Он покосился в мою сторону. — А там кто?
Не успела ответить Дарья, как второй снова принялся пояснять:
— Да понятное дело кто — клиент.
— Он пьян сильно, — зажатым голосом пискнула Дарьюшка.
Первому этих объяснений показалось мало. Он подошел, приблизился лицом. Как назло, руки мои вновь начали безобразно шевелиться, будто мух отгоняли.
— Странный какой-то. — Он принюхался. — Вроде пьян вдрабадан, а запаху чуть.
— Он пьян, — вновь подала голос Дарьюшка.
— Ладно, не важно, — буркнул первый. — Мы других ищем, высокородных.
Второй, опомнившись, принялся перечислять:
Княжну Светозарову-Дубравскую Веру Игнатьевну, Невскую Елизавету Павловну и Строганова Николая Фёдоровича.
Глава 19
Михаил Орлов
Палату, к которой они приближались, караулили двое гвардейцев. Они отдали честь Оболенскому, перед тем как открыть дверь. Лекарь с жидкой бородкой, что стоял возле койки с больным, уставился на них и невесело вздохнул:
— Надеюсь, вы не будете расспрашивать его слишком долго.
— Ну… Признаться, вопросов уйма, — ответил Оболенский. В его руке появился блокнот с ручкой.
— Десять минут, не больше, — покачал доктор головой. — И удержитесь от ваших методов. Он слишком слаб для такого.
— Методы не понадобятся, милейший, — слегка сердито ответил Оболенский.
— Помните, пациент может не выдержать сильной эмоциональной нагрузки.
«Может не выдержать эмоциональной нагрузки?», — мысленно передразнил его Орлов. — «А плаху, которая, безусловно, ему предстоит, он выдержит?».
Он наконец посмотрел на больного. Тот представлял жалкое зрелище. Вьющихся волос на затылке стало ещё меньше. Кожа отдавала желтизной, былая припухлость обратилась в худобу. Из-под глубоких впадин их с Оболенским изучали испуганные глаза.
— Доброе утро, Томас, — без тени доброжелательности произнес Оболенский.
Пациенту потребовалось с полминуты, чтобы размять рот и смочить губы. Лишь затем он смог ответить слабо и сипло:
— Доброе. — Тон его отчётливо давал понять, что он понимает — для него оно вовсе не доброе.
Оболенский уселся на стул возле кровати. Поскольку других стульев не оказалось, то Орлову пришлось расположиться стоя с противоположной стороны.
— Начнем? — сухо осведомился Оболенский.
— Меня казнят? — Очевидно, этот вопрос терзал британца с момента, как он пришел в себя.
Оболенский лишь поморщился, но отвечать не стал.
— По законам Российской империи вас ждет казнь, но… — начал было Орлов.
