освежающих душу и обновляющих радость навеки.
Утрата единственного соловья в таких местах, где он действительно единственный, – огромное горе для местных жителей, особенно для молодых возлюбленных – главных поклонников соловья и преданных посетителей его ночных концертов. А так ведь иногда и бывает, что соловей, который «солирует» на радость всей деревне, не прилетев однажды весной, не прилетает уже никогда. Тогда местные говорят, что их птица встретила где-то свою смерть, верно пропев им десять, двадцать, или сколько там самому древнему деду, лет. Случай такой утраты, особенно запавший мне в душу, имел место в Восточной Англии – регионе, где соловьи также весьма редки. В одно из своих странствий я очутился в пасторальной деревеньке, затерявшейся вдали от городов и железных дорог, с древней, необычного вида церквушкой посреди зеленой лужайки, стоящей в полумиле на отшибе. На вопрос, как в нее попасть, мне сказали, что ключ нужно спрашивать у самого настоятеля, слывущего кем-то вроде наполовину затворника, наполовину ученого мужа, наполовину доктора богословия и т. п.
Итак, я пошел к настоятелю, как оказалось, жившему за леском (или это был парк?). Пройдя под пологом древних дубов, я очутился в обширных частных владениях с газонами, аллеями в обрамлении кустарников, большим садом и тенистыми деревьями, обступившими симпатичную усадьбу. Настоятеля я застал за работой в саду, и было видно, что мой запрос был не самым подходящим из всех возможных запросов. Но когда я уверил его, что он может, не отвлекаясь, просто дать мне ключ, а я честно его верну, он отложил лопату и сказал, что всё-таки без него в качестве спутника мне не обойтись, потому что в церкви много моментов, требующих разъяснения.
Осмотрев интерьеры в ходе короткой экскурсии – замечу, что храм был начисто лишен скульптур, – мы вышли на улицу и присели на крыльцо.
«Вы, наверное, археолог?» – спросил он. Я уверил его, что звание мое рангом ниже и что мой интерес к старым церквам не превышает среднестатистический. И добавил, что меня интересуют главным образом живые творения и, стало быть, я являюсь кем-то вроде натуралиста. Он поднялся, и мы зашагали обратно.
«Так вы по птицам?»
«Да, по ним в особенности».
«А что вы думаете про предзнаменования? Вы верите в них?»
Его вопрос озадачил меня, и я осторожно ответил, что пусть сначала он расскажет случай, который явно держит в уме, и тогда я скажу свое мнение. Он ничего не ответил, но, когда мы молча дошли до усадьбы, провел меня вокруг дома к большому французскому окну, смотрящему на лужайку и аллею, обсаженную кустарником.
«Вот за этим окном, в гостиной, сидела моя жена, сидела и всё время смотрела в окно. У нее было слабое здоровье. У нас в саду тогда жил соловей, всегда жил, с тех пор как я получил здесь приход. Он был изумительным певцом. Каждое утро он устраивался вон на том деревце прямо напротив окна и, не останавливаясь, пел всё свое время – час или два подряд. Мы гордились нашим соловьем и искренне считали, что слышать лучшего пения нам не доводилось. Тем более что он был единственным на всю округу – другой ближайший соловей жил в целой миле.
Однажды, около одиннадцатого часа утра, когда я работал в своем кабинете на другой стороне дома, ко мне вошла жена, потрясенная и бледная, и рассказала, что произошло. Она вязала у закрытого окна, как вдруг в стекло с силой ударилась маленькая птичка, немного отлетела и снова ударилась, еще раз отлетела, но лишь для того, чтобы разогнаться и удариться в стекло еще сильнее. От последнего удара птичка упала, и, кажется, ей было совсем плохо. Я быстро обошел дом и на каменной ступени под окном обнаружил задыхающуюся, трепещущую птицу – нашего соловья. Я положил его на ладонь и поднял, как бы приглашая в небо, но он почти тотчас умер. Спустя совсем немного времени я потерял жену. С тех пор прошло уже пять весен, но ни в одну из них соловья здесь больше не слыхали».
Неудивительно, что трагический конец крохотной птицы оставил в нем такое глубокое впечатление, – смерть жены, последовавшая вскоре, придала в его глазах истории с соловьем оттенок сверхъестественности. Но я не мог с ним согласиться, хотя вполне вероятно, что тяжелое потрясение от увиденной сцены и частое возвращение к ней в мыслях усугубили болезнь его жены и даже ускорили конец.
К слову, несчастный случай с соловьем, лишивший усадьбу настоятеля, а вместе с ней целую деревню, их певца, не такая уж редкость – наши оконные стекла, равно как и натянутые над нашими головами провода, представляют для птиц смертельную опасность. Сколько раз я видел, как мелкие птицы врезаются в стекла, а однажды – дело было в ирландской деревне – я стал свидетелем этого изнутри, точнее, из спальни, в окно которой дважды на большой скорости врезалась пеночка-теньковка. Всё дело было в мухе, ползущей вверх по стеклу с внутренней стороны. Однако случай с соловьем, как и многие другие увиденные мной случаи, подобной «насекомой» причиной объяснить нельзя – в отличие от славковых или белой трясогузки (еще одного частого бомбардира окон), соловьи мух не ловят. Подлинная причина была, несомненно, в том, что солнечные блики на оконном стекле ослепляют, обескураживают и как бы гипнотизируют птицу, как в случае с соловьем моего настоятеля, чей музыкальный куст находился прямо перед окном, всего в каких-то двадцати пяти – тридцати футах. Должно быть, неподвижно сидящий на своей веточке певец просто пересмотрел на блестящее стекло, причем сдвиг оказался настолько серьезным, что выправить его не хватило двух отрезвляющих болью ударов. А третий удар оказался смертельным.
Но вернемся к необычной географии соловья в Англии. Факты говорят о том, что этот пернатый вид стабилен, многие годы сохраняется в прежнем ареале и примерно в той же численности. Птицеловы, шустрорукие мальчишки и коты практически не оставляют соловьям шансов в окрестностях городов, но в масштабах всей страны мы не наблюдаем каких-либо значительных изменений, как в случае с некоторыми другими перелетными птицами, например деревенскими ласточками и береговушками, а также с некоторыми славковыми, взять хотя бы славку-завирушку. Следует логический вывод, что ежегодного прироста численности соловья достаточно, чтобы компенсировать суммарные потери как естественного порядка, так и по вине человека. Каждая птица возвращается туда, где вылупилась, и, соответственно, мы не наблюдаем ни создания новых колоний, ни расширения ареала.
Перед нами встает прикладной вопрос: изменится ли ситуация, если мы удалим разрушительный человеческий фактор, действующий
