затем вошел в нее.
Входил медленно – как ради нее, так и ради себя: мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Ада смотрела на нас не отрываясь. Теперь пылало не только лицо – горела она вся.
– Какой же ты… – простонала она, пока я медленно вдвигался в нее, – какой же ты большой!
От этих слов я невольно двинул бедрами – и оказался в ней полностью.
Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Я уронил голову Аде на плечо и прикрыл глаза. «Дыши, – думал я, – дыши».
– Уэст, посмотри на нас! – прошептала Ада, и я поднял голову. – Посмотри, как мы хорошо смотримся вдвоем!
В этот миг я едва не выпалил то, что чувствовал к ней на самом деле, но вовремя прикусил язык. Вместо этого начал неторопливо входить и выходить – снова, снова и снова.
Стоны Ады переросли в крики; мы не отрывали глаз друг от друга, пока обоих не начала бить дрожь.
– Я сейчас, Уэст… сейчас, сейчас…
Я начал входить в нее сильнее, глубже, однако не убыстряя темп. Взгляд Ады остекленел.
– Скажи, куда мне кончить! – хрипло попросил я. Мы с ней обговорили начало – но не конец.
– В м-меня, – пролепетала Ада.
– О черт! – прорычал я. Ада начала закатывать глаза, и я, протянув руку, крепко взял ее за подбородок. – Ада, не отводи взгляд! – Ее карие глаза удивленно распахнулись. – Смотри на меня, пока я буду наполнять тебя!
Все тело ее напряглось; я ощутил, как вокруг меня сжимаются мягкие стенки ее киски. Оба мы на всех парах спешили к кульминации. Забыв обо всем, я вбивался в нее мощными толчками. Мы затерялись в море вздохов и стонов.
А потом – вместе содрогнувшись, оба в один миг достигли вершины.
Немного спустя мы с Адой лежали на диване, тесно сплетясь друг с другом. Я запустил одну руку ей в волосы и легонько массировал кожу головы. Она лежала с блаженно прикрытыми глазами.
– М-м-м… – вздохнула она. – Ты, кажется, что-то говорил про ужин?
Я рассмеялся.
– Рад видеть, что мозги у тебя не расплавились! Сейчас принесу. – Выпутавшись из ее объятий, я встал, чтобы принести пакет с едой.
Когда я обернулся, чтобы взглянуть на Аду, сердце опять мустангом пустилось вскачь.
Уютно пригревшаяся на диване, она выглядела такой довольной! И что-то почти первобытное, собственническое согрело мне сердце при мысли, что это я подарил ей счастье и спокойствие.
Вернувшись к Аде, я поставил пакет на диван, сам присел на пол рядом и положил голову ей на колени. Она погладила меня по голове.
– Ада… – начал я. Сердце сильно билось, в горле теснились невысказанные чувства.
– Чего тебе, ковбой? – спросила она.
– Хочу тебе кое в чем признаться, – ответил я, не поднимая головы с ее колен.
Я понимал: если сейчас промолчу, потом об этом пожалею. Ведь уже точно знал, что ни с кем, кроме Ады Харт, не буду счастлив.
– Ну давай, – настороженно откликнулась Ада.
Я глубоко вздохнул и, подняв голову, взглянул прямо в ее задумчивые темные глаза.
– Того, что хочу сказать на самом деле, я говорить не стану – понимаю, что ты пока не готова это услышать. Но вот что ты должна знать: я здесь. И жду.
Она молча вглядывалась мне в лицо. Я видел, что она борется с судорожным желанием бежать, и радовался этому – тому, что борется.
Я снова положил голову ей на колени, чтобы не смущать ее пристальным взглядом, и Ада снова принялась гладить меня по волосам.
– Хорошо, – прошептала она.
Я знал, что лучшего ответа пока не будет – и даже от такого ответа сердце наполнилось радостью и благодарностью.
– Хорошо, – повторил я.
28. Ада
Вот и наступил знаменательный день – день вступления Небесного дома в новую жизнь. Я старалась сохранять хладнокровие, но без толку. Всегда немного нервничаю, когда показываю законченный проект, но этот проект воспринимался совсем по-особому.
Он и стал для меня особенным.
С самого начала он был для меня важен. Как способ выбраться из Калифорнии, как трамплин для будущей карьеры. Но теперь стал чем-то намного большим.
Небесный дом – часть семьи. Сбывшаяся мечта человека, которого я… который мне… нравится. Очень. Человека, который уже намекнул, что чувствует ко мне нечто очень серьезное и подождет, пока я не буду готова выслушать его признание.
Я не могла сказать ему, что можно уже не ждать.
Если я уже готова, если чувствую то же самое – значит, мне придется остаться здесь; а эта мысль чертовски пугала.
Я знала: если останусь, уже никуда не уеду. Почти видела нашу будущую жизнь. Мы с Уэстом поселимся в одном из этих домиков, что стоят на его земле. Воскресным утром будем слушать виниловые пластинки. По вечерам он будет рисовать, а я что-нибудь мастерить. Я буду сидеть с Лореттой, а он – бросать палку Вейлону. И каждый год второго июня все мы будем собираться в Большом доме, чтобы отпраздновать День Райдеров.
И никогда больше мне не придется спрашивать себя, каково быть любимой! Об этом расскажет любовь Уэстона Райдера…
Тут я тряхнула головой. Не стоит углубляться в такие размышления, особенно сегодня. Я плеснула себе в лицо водой из раковины и достала из шкафчика полотенце.
Но когда взглянула в зеркало, собственное отражение напомнило мне о недавнем вечере в Небесном доме. Сперва вспомнилось, как Уэст стоял передо мной на коленях, зарывшись лицом в самую середину меня, и на спине у него сокращались могучие мускулы. «Подними глаза, милая. Наслаждайся видом». Потом – как мы вместе стояли перед зеркалом, как я ощущала его внутри себя. «Ада, не отводи взгляд! Смотри на меня!»
Я ощутила, что заливаюсь румянцем. Боже правый! Ада Харт, ну-ка возьми себя в руки и надень деловое лицо!
Передернула плечами, подпрыгнула несколько раз – не помогло.
Все вокруг воспринималось как-то странно, словно я стою на краю обрыва, готовая прыгнуть в неизвестность. То же чувство я испытывала три месяца назад, впервые переступив порог Небесного дома.
И еще раньше – в баре, когда в первый раз увидела Уэста. Только тогда не поняла, что со мной.
Внешность моя с приезда в Вайоминг почти не изменилась. Волосы немного отросли, на носу и на щеках выступило несколько веснушек – здесь я чаще бывала на солнце.
Никаких заметных изменений, ничего такого, во что можно пальцем ткнуть. И все же я выглядела совсем по-другому. Спокойнее и счастливее.
Три месяца я провела за любимым делом – и
