выражением скуки на лицах. Оружия не было — только тела, тренированные, но беспечные.
Первый лишь успел повернуть голову — и тут же получил удар под ухо, от которого повалился, как мешок с цементом. Второй вскинулся, рефлекторно пошёл в стойку, но времени у него было меньше, чем шанса. Нож вошёл между рёбер легко, как в масло, и вышел с другой стороны, оставив за собой брызги тепла и запах крови.
Федя не задержался. Его не интересовали эти. Он шёл к тем, что были дальше.
В зале — пятеро. Один — на ринге, разминается, прыгает на носках. Трое — у стены, в балахонах. Ещё один, небрежный, уткнулся в телефон. Словно они были дома, в зоне комфорта, а не на краю смерти.
Он вышел к ним с ножом. Медленно. Уверенно. Не человек — тень из преданий, та, что приходит за теми, кто перешёл черту.
Тот, что с телефоном, даже не услышал шагов. Остриё ножа коснулось его горла — и в следующую секунду гортань была разорвана, кровь хлынула фонтаном, окрасив пол. Он захрипел, будто пытался что-то сказать, но вышло только бульканье.
Остальные замерли, как лоси перед фарами машины. И тут же бросились. Первый — с ринга. Прыгучий, быстрый, в бинтах. Он рванулся в прыжке, с желанием снести Феде голову. Но Федя, не меняя выражения лица, коротко полоснул по руке — бинты тут же окрасились алым, а с них, как с кисти, капли крови разлетелись дугой. Боец отпрянул, ошеломлённый, глядя на свою раненую конечность, и сделал роковую паузу.
Этого хватило. Федя шагнул вперёд и вонзил нож в нижнюю челюсть, проталкивая клинок вверх, насквозь — до мозга. Тот дёрнулся, затих, и завалился, как пустой мешок.
Нож остался в теле. Федя даже не остановился — пошёл дальше, словно зверь, которого ничто уже не способно отвлечь от запаха крови.
Оставшиеся трое начали его окружать, медленно, будто по часовой стрелке. В этот миг в памяти Феди всплыл эпизод из Малайзии — как Кириллыч бросил его на четверых. Но там были профессионалы. А здесь? Сопливые, спесивые, только с виду грозные — юные волчата, впервые почувствовавшие запах настоящего хищника.
Он взглянул в их глаза — и увидел в них ужас. Настоящий, пронзительный. Они знали: смерть уже здесь. Один из них рванулся вперёд, пытаясь ударить ногой на дистанции. Нога рассекла воздух, но попала в пустоту. Федя поймал её, как хозяин ловит сорвавшуюся от поводка собаку — за ахилл.
Парень раскрыл глаза, в них — непонимание, шок. Попытался ударить рукой, но кулак Феди уже летел. Один, единственный — точно в сердце. Он вошёл в грудную клетку, как молот. Сердце замерло навсегда.
Второй вскрикнул и прыгнул на Федю, как кошка — на воробья. Удар сверху. Но Федя перехватил его в полёте, как ловец мячей. Крепко взял за горло — и дёрнул. Гортань разлетелась, как бумага. Парень рухнул уже мёртвый.
Третий дрогнул. Повернулся и метнулся к двери, проскочил в комнату и захлопнул её за собой. Замок щёлкнул, но вряд ли он мог удержать то, что шло к нему.
— Чурка — а, выходи, — сказал Федя насмешливо, подойдя к двери.
Один удар. И дверь, как картон, сложилась пополам, упала внутрь комнаты, подняв пыль.
— П-подожди! Я не в деле! — голос срывался. — Это не я, это Саид! Он звонил! Они там, в горах, бабки льют сюда! Я только охранял! Не убивай...
На полу сидел парень лет двадцати пяти. Молодой, бледный, в глазах — страх, в руках — топор.
— Я всё расскажу... Только не убивай...
Федя подошёл ближе. Свет из коридора лег на его лицо. Он посмотрел парню в глаза. Там не было лжи. Только животный инстинкт. Инстинкт, что говорит: «Ползи, умоляй, живи...»
— Говори, — сказал Федя. — Только быстро. И если наврёшь — сам знаешь.
Через полчаса машина отъехала от ангара. За их спинами небо вдруг озарилось кровавым светом, и ангар, будто глотнув бензина, вспух, вздрогнул и рухнул в огненном облаке. Тела, оружие, запах крови — всё ушло в пепел.
На коленях у Сивого лежал листок. Адреса. Машины. Номера. Телефоны.
— Это уже не месть, — сказал он. — Это зачистка. Вторая волна. Грязная. Без правил.
Федя не ответил. Он не чувствовал злости. Не чувствовал ничего. Всё в нём давно выгорело.
На заправке остановились перекусить. Пахло бензином и жареным мясом.
— Ты в порядке? — спросил Сивый, подавая ему салфетку.
Федя вытер руки. Усмехнулся.
— Когда всё закончится, куплю себе дом. В лесу. И пса заведу. Буду учить его искать запахи. Чтобы никакая мразь не подошла близко.
Сивый кивнул.
— А если не закончится?
Федя посмотрел в ночь, где тлели фонари, как угли.
— Тогда мы просто всех перебьём. Один за другим.
Гроза и шёлк
У Фёдора был поздний вечер и он, как всегда, сидел в машине и контролировал текущие дела, которые требовали его непосредственного присутствия.
Зазвонил телефон.
— Карина Манукян. — Твою мать, как же я мог забыть то про тебя, — выругался вслух Федя.
Имя высветилось на экране так, будто оно само знало, что наступил момент.
Фёдор ответил молча.
— Фёдор, — её голос был как затравленный шёпот. — Мне нужно… Ты можешь приехать?
— Где ты?
— "Сити", офис. Я… боюсь. Один мой клиент… он не просто неадекватен, он опасен. Я чувствую, что он следит за мной. Мне угрожали. Я не хочу идти в полицию. Им плевать. А ты... — она сделала паузу, — ты другой.
Фёдор накинул куртку и вышел из машины. В лифте он стоял, глядя в своё отражение. Поглядеть на себя спустя всё, что было — странное чувство. Лицо чужое. Но глаза были прежние. Стеклянные, острые, спокойные. И этот шрам на все лицо.
Высотка, снаружи — свет, внутри — холод. Федя прошёл мимо охраны, как сквозь пустоту. Он не поднимал взгляд, но чувствовал всё — камеры, датчики, шаги. На четырнадцатом этаже дверь открылась до его стука.
Карина стояла босиком, в длинной серой кофте, волосы распущены. Стала другой. Раньше она была львица в зале суда, теперь — женщина, с которой случилась беда.
— Привет, — она хотела улыбнуться, но не смогла.
— Кто он?
— Его зовут Алан Ходжаев. Я защищала его по делу, связанному с рэкетом. Он вышел по моему ходатайству, а теперь приходит каждый вечер и угрожает. Вчера он сказал, что сожжёт мою квартиру, если я не «займусь с ним этим», — она отвела взгляд. — Я пыталась быть твёрдой. Но он… он просто смеётся.
— Где он?
