class="p1">Позже за ними заехала машина. В салоне не болтали. Шофёр — сухой, вежливый, с видом монаха — вёз их в загородный особняк, по гравийной дороге, между еловыми массивами, будто везёт к самой судьбе.
На этот раз Рапира встречал гостей у дверей, не скрывая радости. Обнял Костыля крепко, как брата. Муху — чуть мягче, но тоже по-настоящему. Вёл за стол, говорил без умолку — о сходке, о проблемах, о людях, о том, как ему важно было, чтобы они приехали. Всё это звучало искренне, и потому льстило. Муха с Костылём переглянулись: на фоне московского криминального цирка, где каждый грызёт за своё, такая открытость выглядела чуть ли не старорежимной роскошью.
За длинным столом, среди бокалов, графинов и плотных блюд, сидел и Фёдор. Тот самый боец с лицом, которое терзало Муху весь вечер. И вот в какой-то момент их взгляды пересеклись.
— Что ты на меня пялишься, а? — резко бросил Федя.
Муха даже вздрогнул.
— Извини… ничего личного. Просто ты мне до боли знаком. Не можешь рассказать, кто ты и откуда?
— Фёдор, — сухо ответил он. — Погоняло «Школьник».
Муха побледнел. Кровь отхлынула от лица. Он медленно сел, словно ноги его больше не держали. Костыль нахмурился, Рапира резко обернулся.
— Что случилось, Муха? — спросил Костыль.
— Это… это он… — выговорил Муха с трудом. — Мы его нашли.
— Ты что, перебрал? Кто — «он»?
Рапира сразу почуял неладное, перешёл на жёсткий тон:
— Что происходит?
— Костыль… это Школьник, — проговорил Муха, чуть ли не шепотом, будто боялся, что если скажет вслух, то рухнет всё.
Рапира посмотрел на Федю уже иначе. Словно увидел за ним то, чего раньше не замечал.
— Вот так совпадение, — вздохнул он. — Кстати, Костыль, я ведь хотел тебя с ним представить. Именно из-за него, между прочим, и собрались. Он выбил черных из Москвы. И не один раз.
Костыль протянул руку:
— Рад знакомству. Костыль.
Фёдор кивнул. Молча. За долгие годы он научился узнавать в людях силу. Эта рука была настоящей.
Муха вдруг потянулся к рюмке, налил себе, потом Фёдору. Опрокинул свою залпом.
— Извини… но мне надо тебе сказать, — начал он. — Это не моя история, но она касается тебя.
Фёдор напрягся. Глаза сузились.
— Помнишь историю с Тимиром Железным? Якутией? Конец девяностых?
Фёдор медленно кивнул. Где-то на уровне инстинктов он уже понимал, куда всё идёт. Он видел эти лица. Они всплывали в его памяти ночами, когда он просыпался в поту.
— Тогда мы разыскивали тебя, Фёдор. Тебя и никого другого. Была малява на всю страну. Фото. Ориентировки.
Федя побелел.
— А что… с моей семьёй?
Муха положил руку ему на плечо, наклонился и начал шептать. Голос у него дрожал. Говорил быстро, но чётко. Федя слушал, не двигаясь. И вдруг что-то внутри него сломалось — прямо за столом, перед этими крепкими, бычьими мужиками, его прорвало. Он закрыл лицо руками, но слёзы всё равно пробились. Тихие, тяжёлые, настоящие.
— Я не был там… — прошептал он. — Меня похитили. Кириллыч. Повар, мать его. Он меня увёз в Китай.
— Матвей Кириллыч? — изумился Муха. — Он?
— Он. При мне говорил, чтоб убили моих, если я не соглашусь на бои. И потом — дал отбой. Но уже поздно было. Всё случилось.
— Это серьёзно… — Муха налил ещё. — А знаешь, где он теперь? В Хабаре. Открыл сеть бистро и один приличный ресторан.
Федя встал, кулаки дрожали.
— Выяснили, кто конкретно стрелял?
— Нет, — ответил Муха. — Но походу Кириллыч точно был заказчиком.
— Тогда я еду в Хабаровск. И валю эту мразь.
Костыль и Рапира подошли, услышав последние слова. Муха сдержанно объяснил им суть.
— Не кипятись, — тихо сказал он Феде. — Сейчас Кириллыч — не просто бизнесмен. Он депутат. У него охрана — ФСО, федералы. Убьёшь — сам сгинешь.
Фёдор посмотрел на него так, как смотрят те, кому уже нечего терять.
— У меня нет ничего. Никаких «если». Он забрал у меня всё. Я заберу у него жизнь.
— Не горячись, — сказал Муха, наклоняясь ближе. В голосе зазвучала сталь. — У меня возникла хорошая идея. Мы сделаем из Кириллыча нищего депутата. Уничтожим его не пулями, а цифрами. Отберём у него всё, что он нажил за эти годы — ресторан, бистро, сети, активы, поддержку, влияние. Оставим его одного. Пусть побудет в твоей шкуре. Один против мира.
В глазах Мухи вспыхнул тот самый блеск, который Костыль помнил по старым делам. Блеск хищника, который понял, как пробраться к сердцу добычи, не пролив ни капли крови — пока.
Фёдор молчал. Он смотрел на него внимательно, будто сканировал. Сердце колотилось, словно в спарринге, когда ты на грани — сломать или быть сломленным. Потом медленно кивнул.
— Хорошо. Но потом... я всё равно его убью.
Они переглянулись. Ни тени эмоций — только железо. И пожали друг другу руки. Не просто по-мужски, а как скрепляют клятвы. Старые, кровавые. Такие, после которых дороги назад нет.
Рапира выдохнул. До этого момента он наблюдал за разговором, будто за тонкой хирургией. Один неверный шаг — и взорвётся. Но теперь понял: союз состоялся.
— Всё правильно, — сказал он, наливая четверым по рюмке. — Бизнес — тонкая материя. А мстить — надо с умом.
Они выпили. Без тостов. За дело. За память. За возмездие.
— Кто бы мог подумать, что к убийству Тимира мог быть причастен Вайсман, — сказал Костыль и посмотрел на Муху.
— Завтра с утра я скину вам досье, — добавил Муха, уже деловой, собранный. — У меня есть вся информация на местных депутатов. Кириллыч засветился на поставках оборудования в муниципалитеты, на подставных лиц всё оформляет, думает, что так он себя обезопасит. Деньги через Уфу гоняет. Девочек держит в Чите под видом PR-агентства. Мы его обнажим, как варёную креветку. Отвечаю. Наши дела с ним не пересекались, слишком мелко для наших масштабов, но раз вскрылись такие карты, то ему хана.
— А заодно вытащим наружу всё, что он за эти годы прятал, — добавил Костыль. — Я подключу пару людей, они поднимут по архивам старые хвосты. Его "проблемы" в девяностых ещё никто не вычищал.
Фёдор медленно встал из-за стола, будто тяжелел с каждой секундой. Но лицо уже было другим — не просто злым, не просто разбитым, а холодным. В нём появилась цель.
— Мне не нужно ничего. Ни денег, ни власти. Только одно: чтобы он почувствовал, каково это — быть беззащитным. Каково — просыпаться с криком. Каково — знать, что смерть где-то рядом, и ты её заслужил.
— Почувствует, — хмуро пообещал Муха. — Я тебе это гарантирую.
Они разошлись поздно. Фёдор
