бы его за того, кто ждёт девушку или такси. Но тот, кто умел читать язык тела, почувствовал бы неладное. Его фигура стояла как мина на растяжке: напряжённая, собранная, готовая взорваться при первом движении.
В ухе — шёпот разведки.
— Заехали. Одна машина. Они идут, — голос бойца, хриплый и сдержанный, как будто глотал битое стекло.
Федя слегка усмехнулся, губы даже не дрогнули.
— Принял. Ведите. Только без фокусов — «Башка» вам бошки поотрывает, а я ими футбол буду гонять.
— Мы аккуратно. Как учили, — коротко отозвались.
Он не обернулся. Просто отметил в зеркале витрины: чёрная машина, матовый кузов, без опознавательных знаков, как гроб без имени. Из неё, как тени из-под земли, вышли четверо. Без спешки. Без звука. Синхронно. Хищно.
Федя выдохнул.
— Ай да Кириллыч… Ай да старая собака… — прошептал он. — Не устал удивлять.
Он узнал их. Те самые. Малазийцы. Спецотряд нанятый Кириллычем. Его личный демонстративный молот. Когда-то они размазали Федю по арене, показав, что боль бывает другой — не уличной, не тюремной, не жизненной, а выверенной, холодной, научной. Сейчас они пришли не нокаутировать. Пришли убивать.
— Не вмешивайтесь, — бросил он в ухо. — Это не просто бойцы. Это спецы. Я сам.
Щелчки. Металлические. Телескопические дубинки вышли из ножен, с шорохом развернулись в полноценное оружие. Федя чуть склонил голову. Не страх — анализ.
— Ну что, танцы с бубнами?
Порыв ветра ударил в лицо. Хлопнул рекламный щит. Один из бойцов издал цокающий звук, как дирижёр, отсчитывающий ритм. Всё началось.
Сразу двое рванули на него. Резко, молниеносно. Их дубинки сверкнули в воздухе, нацеленные в его голову. Он нырнул вбок — первый удар прошёл мимо. Второй он принял на предплечье, мышцы вспыхнули болью, но он уже был внутри их строя. Кулак с размаху врезался в висок одному из атакующих. Глухой удар. Тот покачнулся, но не рухнул.
— Ладно. Значит — по-взрослому, — выдохнул Федя.
Он поднырнул под захват, перехватил руку, резко провернул сустав — щелчок, крик. В ответ — кулак в печень, такой, что зубы укусили язык. Боль взорвалась в животе, но он не остановился. Наоборот — зверь внутри вышел на охоту.
Он развернулся, поймал ногу второго нападающего, потянул, заставил потерять равновесие. Удар локтем в гортань. Что-то хрустнуло. Он рухнул.
Третий пошёл с ножом. Лезвие было коротким, но выточенным, как лезвие хирурга. Федя поймал его запястье и, не отпуская, ударил кулаком в локоть — хруст, как будто сломали рояль. Крик, ещё один. Удар коленом в грудь. Второй — в челюсть. Боец отключился.
Остался один. Самый опасный.
Он не спешил. Изучал. Оценивал. Он — мозг этой мясорубки. У него был стиль. Холодный, японский. Тихий.
Федя развернулся. Дубинка в его руке. Теперь у них было по одному оружию. Металл пел. Бой — как дуэль. Удары, парирования. Ритм бешеный. Их дубинки сталкивались с металлическим звоном, как мечи. Каждый промах — смерть.
Федя резко пробил в бедро. Сухой хруст. Противник осел. Но тут же — удар по плечу. Крик. Потом — по затылку. Тот рухнул, как мешок с мясом.
Кровь капала с рук Феди. Он стоял один. Дышал, как зверь. Лицо было бледным, губы порваны. На пальцах — кровь, не его. Взгляд — тёмный, пустой.
— Всё сняли. Федя, ты не человек. «Ты машина», — прошептал Костя Кран в наушнике.
— Отправлю Кириллычу. Пусть видит. Это только начало.
Федя посмотрел в небо. Над головой — звёзды. Ни один бог не вмешался. Ни один демон не помешал.
Он ушёл с площади, не оборачиваясь.
За спиной — тела врагов. Впереди — дорога из крови и мести.
* * *
Тёплый кабинет. Массивное кресло из кожи носорога. Огонь в камине потрескивает не как уют, а как расстрел. По полу — тигровая шкура, искалеченная и выцветшая, как старая легенда.
Кириллыч сидел с бокалом вина. «Петрюс» девяносто восьмого. Стоит, как почка на чёрном рынке. Но вкус — как пыль. Всё внутри у него было железным, мёртвым, будто его внутренности сменили на запчасти от старого танка.
На стол положили планшет. Новый. Не вскрытый. Он даже бровью не повёл.
— Это оно? — хрипло спросил он.
— Да, — кивнул молодой помощник. Вся его одежда выдавала деньги, но всё тело — страх.
Кириллыч молча нажал «play».
Сначала — шум ветра. Камера с телефона. Пустая площадь. Силуэт — Федя. Один. Стоит. Ждёт.
Потом — машина. Малазийцы. Он узнал их по походке. Идеальные псы. Вышколенные. Жестокие. Без лица, без воли — только алгоритм убийства.
Видео шло тринадцать минут. Без монтажа. Без перебивок. Без единого слова. Только крики. Хрусты. Металл по костям. Плевки крови на снег. И один человек — «Школьник» — в центре ада, который он сам разжёг и пережёг.
Кириллыч смотрел не мигая. Глаза — как две капли нефти. Вены на висках пульсировали. Он не просто смотрел — он впитывал. Поглощал это как яд, который должен его разбудить.
На десятой минуте он сжал стакан с такой силой, что бокал треснул. Капля вина скатилась по пальцам, как кровь. Он даже не заметил.
На двенадцатой — встал. Весь. Медленно. По хищному. Его лицо стало похожим на икону войны. Нижняя челюсть двинулась вперёд. Губы — в нитку.
Когда видео кончилось, он стоял, опершись на стол. Не человек. Статуя гнева.
— Где Куан? — спросил он.
— В Шеньчжэне. Восстановление. После операции.
— Его убили?
— Нет. Но переломы множественные. Один не встанет. Второй — без руки. Третий ослеп. Четвёртый… — помощник замялся.
— Говори.
— Четвёртый в психозе. Сидит под шконкой и шепчет, что за ним идёт чёрный человек с дубинкой. Он... не человек. Он как демон. Они били быстро, точно. А он... знал их шаги. Будто танцевал с ними в кошмаре. Не было боли. Была... тишина. Они проиграли, не успев понять как.
Кириллыч выдохнул. Протяжно. Сквозь зубы.
— Вот и отлично, — прошептал он. — Пусть сидит. Пусть все смотрят, как Школьник пришёл играть не в школе, а в моей песочнице.
Он подошёл к стене. Открыл сейф, нажав пальцем на потайную кнопку. Изнутри — не деньги. Не документы. Только один маленький чёрный кейс. Он открыл его, и в ней блеснули старые жетоны. Одни — армейские. Другие — из какой-то неизвестной структуры. Их было трое.
— Значит, время. — Он вздохнул. — Придётся звать их.
Еще в кейсе лежал пистолет. «Walther Q5 Match». И рядом — тонкий старый нож. Такой, каким его отец в детстве разделывал кабанов.
Он взял нож.
— Я посмотрел. Я понял, — пробормотал
