решили, что надо его унять. Тут никто не спорит, что всё было добровольно. На нас-то ты влиять не можешь. — Слава прищурился. — Итак, мы удачно всё провернули, потом отметили, так сказать. Потом ты домой пошёл. — Он выдержал короткую, но очень весомую паузу. — А через несколько часов ненавистного тебе историка, который уже защитной игрухи на руках не имел, вдруг взяли, да и нашли мёртвым, — припечатал Слава.
— Он повесился! — выпалил Пашка в ярости, и телефон на столе опять завибрировал драконом гнева.
— Это-то да, так во всех материалах дела, — согласно кивнул Марципанников. — Чистый суицид.
— И с какого хера вы решили, что можете ко мне домой по такому случаю вломиться⁈ — перешёл в наступление Пашка, снова почувствовав в ослабевших ногах силу и даже почти вскочивший навстречу противникам.
— А с такого, что у тебя единственного уже открылась корректировка масштабная, с адаптацией восприятия, — объявил Васин. — И ты мог любому человеку нажать хоть бы и нож историку в горло всадить, а потом исправить восприятие этого факта на суицид. И все везде стали бы считать и видеть, что наш историк сам повесился!
Пашка приоткрыл рот и глаза выпучил. Он переводил ставший квадратным взгляд с одного серьёзного, хмурого лица на другое и не мог поверить в происходящее толком. Они что? Они всерьёз? Да как они вообще смеют⁈
— Просто вот очень странно всё случается с теми, кто тебя обижает, Павел Андреевич, — продолжил Марципанников после паузы. — И ещё очень интересно ты с радаров вчера пропал. Много у нас, короче, появилось вопросов.
— Я не делал этого, вы чё, больные⁈ — выпалил Пашка.
— Спокойно, — вскинул ладонь Марципанников. — Не будем ссориться. Просто ты сейчас откроешь в своей памяти видос с того момента, как свалил из реста, мы его все вместе посмотрим и решим все недоразумения, — примирительно объявил он.
Пашка побледнел и инстинктивно схватил со стола смартфон, прижав его к груди.
Лица непрошеных гостей окаменели.
— А я говорила! — бросила Островская.
— Ну ты и урод, — одновременно с ней выдохнул Васин и даже попятился.
— Я никого не убивал! — зачастил Пашка, с такой силой сжимая корпус телефона, что заболели суставы. — Вы ебанулись! Я домой пошёл и спать лёг! А вчера пересрал. Как будто вы не пересрали, мля! Я смотрел общий чат только что. Я сам в шоке был. Я…
— Воспоминание загрузи, — нехорошим тихим голосом оборвал Марципанников. — С той минуты, как из реста вышел.
— Не буду, — прошептал Пашка.
— А тарификация у тебя почасовая стала не потому ли, что ты берега все попутал так, что даже игруха уже в шоке? — поинтересовался Васин, раздувая свою прокачанную читами здоровенную грудь качка.
— Да что ты с ним нянькаешься? — бросила Островская. — Сами посмотрим.
И она рванулась вперёд, на Пашку, ловко перескочив валяющегося кулём Толика.
Соколов-младший отпихнул больную бабу ударом в грудь, потом успел вскочить и даже врезать парой приёмов, которые когда-то загрузил с айкидо, но тут на подмогу подоспели Васин с Марципаном. А Островская вообще была прокачана до машины для убийства.
Что именно она сделала с его ногой где-то под левым коленом, Пашка даже понять не успел, но всё тело пробила острая боль, волной переходящая в онемение, мышцы перестали слушаться как-то все разом, и он рухнул спиной на стол. В глазах потемнело, в уголках глаз выступили слёзы.
Когда Пашка очухался до того, чтобы хотя бы немножко воспринимать окружающее, его левая лодыжка и левое запястье оказались прикручены к радиатору пластиковыми пломбами, какими батя затягивал мешки с картохой, если увозил от бабки с огорода. Выдвижные ящики и дверцы шкафов на кухне были распахнуты, по столешнице, полу и Толику разлетелась гречка из впопыхах кем-то опрокинутого открытого пакета. Правая рука Пашки навытяжку была так же закреплена на ножке стола. И затянут ремешок был чересчур, так, что кисть уже посинела.
— Вы совсем?.. — прохрипел младший Соколов, рванув стол за ножку.
На пол полетели чашки, одна в дребезге разбилась о паркет, стол упёрся в мягкий уголок и ногу спящего Толика.
Островская, Марципан и Васин стояли у раковины с Пашкиным телефоном, чуть взмыленные и расхристанные. У Островской было красное пятно на скуле, а у Васина кровоточила нижняя губа, и он утирал её куском бумажного полотенца из валяющегося рядом рулона.
В башке у Пашки ещё звенело, но в глазах почти перестало рябить. Происходил какой-то сюр. Всё тело болело.
— Я сейчас подойду и разблокирую твоим отпечатком телефон, — объявила Островская. — Начнёшь дёргаться, опять вырублю, да так, что ходить вообще не сможешь, пока не подлатаешься приложением. Лучше не стоит. Или сразу вырубить? — ядовито уточнила она.
— Не надо, — прошептал Пашка и облизнул губы, чуть ближе притягивая стол немеющей рукой. — Не надо лазить в моей игрухе. Я не убивал историка. — Говорить такие слова вслух было по-настоящему страшно, прямо сводило язык. — Клянусь.
— Вот мы и проверим, — грозно заявил Слава.
— Не надо лезть в воспоминания, — сглотнул Пашка. — Серьёзно.
— Давай мы его лучше придержим, — решил Васин, ногами в кроссах вскакивая с дальнего от Пашки края на уголок и подходя со спины. Сильной хваткой он взял младшего Соколова за плечи и придавил к основанию диванчика.
Пашка на минуту стиснул кулак, обхватив большой палец остальными, но потом сдался. Всё равно выдра эта с акупунктурными точками сраными может его в овощ превратить за секунду.
Как говорят, поздняк метаться.
Слава перешагнул через Толика и придержал скованную синеющую руку за запястье, Островская разблочила экран, и все трое отступили. Васин спрыгнул на пол. Тут же Пашка услышал:
— Чё за фигня⁈
Слава и Васин вытянули шеи по бокам от Островской.
— В смысле «нет прав доступа»? — вытаращила глаза она и стукнула Васина левой рукой чуть выше колена. — Дай свой тел, быстро.
Она взяла послушно протянутый смартфон Васина и вошла в его «Дополненную реальность», видимо, без всяких проблем. Опять уставилась на экран Пашкиного телефона.
— Это что за чудеса? — прищурился Марципан, переводя взгляд на бывшего одноклассника. — Ты как это настроил⁈
Пережатая рука начала мучительно болеть, она словно бы пульсировала. Слава, опять переступив через Толика, подошёл вплотную и присел
