прочь!
Он до звёзд пройдёт сквозь эту ночь
И кометой канет в пустоту.
Нависает тяжкая жара,
Душный ветер горек и упруг,
Где-то под землёй журчит домбра,
Брошен бубен под ноги…
И вдруг
Резкая, как выстрел, тишина.
Шелестит полынью сонный луг,
Песенка кузнечика слышна…
Даль светлеет, и костёр зачах.
Ты одна, как розовый листок,
В звёздных переменчивых лучах.
Засыпает утренний восток
Тонкой шалью на твоих плечах.
1942
«Навстречу стремнине, бредущие вброд…»
Навстречу стремнине, бредущие вброд,
До дна – бородатые кряжи,
Вздымают столбы известковых пород,
Как вбитые намертво ряжи.
И степь в синеву окунулась по рот,
И ветер бродяжий – протяжен.
И Дон берега подрывает, как крот,
В татарки и маки обряжен;
И там, где щербатый им выгрызен грот,
Возвысясь бессонною стражей,
Глядит за далёкий речной поворот
Курган, словно череп варяжий;
Его ни износ, ни измор не берёт,
И славен, и горд он, и седобород, —
Повитый туманною пряжей.
Над ним, берегущим свой лыцарский сан,
Лишь клёкот разгневанный орлий,
Да молнией бьёт из-под тучи сапсан
Навстречу волне белогорлой.
Такие ж, наверное, зарыты под ним —
В овчинных штанах и папахах —
Летучие всадники, зорям степным
В траве оставлявшие медленный дым
Да крови отворенной запах.
Давно обрела ненавистный покой
По жилам игравшая брага,
Но травы подня́лись над дикой рекой
Из тёмного, ярого праха.
И ходят, шипя, как пески-зыбуны,
Пьянея от края до края;
По ним, к берегам, лошадей табуны
Плывут, словно чёлны, ныряя.
Какая судьба мою душу взяла
И с этой землёй побратала —
Забытых ли праотцев прах и зола,
Иль воля, достойная крыльев орла,
Бездомная грусть краснотала?
Я донную рыбу ловлю в Ильмене,
Ночую в кустах за колодцем,
Земля и репьи – на моём чекмене,
И волосы выжжены солнцем.
Но доли иной для себя – не хочу,
Земля моя, правда и сила, —
Все вороги были тебе по плечу,
И милости ты не просила!
Я горем и кровью своей заплачу,
Чтоб ты не сдалась ни огню, ни мечу
И власти чужой не сносила.
Я лягу мостом на дороге твоей,
Убью и умру для живого, —
Здесь вся моя жизнь, и не надобно ей
Ни доли, ни счастья иного!
12 ноября 1941, Москва
Август
I
В первый раз за столько лет
Вечер дрёмою согрет!
На дворе, на сонной мяте,
Красноватый лунный свет.
Спать – на сани, в половень,
Подо мною мой чекмень,
Предо мною, под луною,
В тополях родной курень.
В окна слышен храп отца,
В сенцах кашляет овца,
Вот он, снившийся в походах,
Мир и отдых, дом бойца.
II
Всю ночь гроза гремела зло,
Сновали молнии всё ниже,
В саду антоновку трясло —
Стучали яблоки по крыше.
И каждый яростный раскат
Вослед за вспышкою летучей,
Дробясь, обрушивался в сад
Всей щедростью отверстой тучи.
А на заре свирель слышна,
И небо – в облачках рябое,
И благостная тишина,
Спокойная, как после боя.
III
Грянул в тучах багровый сполох,
Застонала земля в ночи,
Кличут зорю в далёких сёлах
Запылённые трубачи.
Свистнул ветер стрелой пернатой
С астраханских солончаков, —
Звон подков, да в траве примятой
Пламя кованых арчаков.
Там промчались степные кони,
Брызнул вдребезги млечный мост,
Дымно-сизым степям в ладони
Льются белые стаи звёзд.
И бесшумное их паденье —
Боя дальний переполох —
Быль и будущее, виденье,
Послесловие и пролог.
1946, Москва
Осень
I
Сюда не достало
Немецким снарядом.
Сад плещет устало
Осенним нарядом;
Сад льётся – неслышней
Дождя над травою —
Богатой, и лишней,
И нищей листвою.
И этою ночью
В холодном горенье
Он видел воочью
Своё разоренье —
Как листья не могут
С плодами расстаться,
Их кличут в дорогу
То сёстры, то братцы, —
И в шёпот, и в шорох
Листвы повивало
Антоновок ворох,
Апорта навалы…
От жизни большой,
От великого братства
Я тоже душой
Не могу оторваться.
Как лист от плода
Отделиться не может,
Птенец – от гнезда —
И я тоже, я тоже!
И где я ни буду —
С врагом моим биться,
Мне будет повсюду
Земля моя сниться:
Зелёная озимь
Полей безбороздых,
Одонья в колхозе
И яблочный воздух.
1946, Москва
II
<М. М. Пришвину>
Да здравствует осени
Промельк утиный,
Заснувший на озими
День паутинный,
Лесная дорожка,
Дрозды на рябине,
И заячья лёжка
В полынной ложбине!
Просторы родные!
Видал за войну я
Приметы иные
И землю иную —
Нарядней, быть может,
Цветистей, быть может,
Но сердце мне
Память о них не тревожит.
А вы и ночами
Мерещились, снились,
Кричали грачами,
Ручьями светились…
Пунцовою
Тетеревиною бровью
Заря пламенеет
В лесах Подмосковья,
Берёзы над гатью —
Серебряным братством,
И снова богат я
Несметным богатством! —
Разносит щеглёнок
Репей по ворсинке,
А сколько опёнок!
А сколько брусники!
А листьев кленовых
В садах непочатых —
Оранжевых, новых,
Гусиных перчаток!
<8 октября 1945>
III
