ветер, а Ги пригнулся, пытаясь ее догнать. Она дразнит его, и я смеюсь, но одновременно чувствую укол в сердце.
* * *
Я приношу из сада последние корнеплоды, кладу их в раковину, качаю на них воду и скребу щеткой.
– Репа, петрушка и картофель. Потушим сегодня на обед, – говорю я Пруденс, нашей поварихе в Шиньи, когда кто-то из нас приезжает сюда.
– Сколько персон обедает, мадам? – Она заправляет кудри в чепчик и чистит овощи.
– Пожалуй, придется пригласить к обеду гостя Луизы, поскольку уже почти темно, – говорю я.
– У мадемуазель есть поклонник?
– Ах, я не назвала бы его так. Он сборщик винограда у Бомона.
Пруденс цокает языком.
– Вы ведь знаете, что люди говорят про сборщиков винограда.
– Нет, не знаю.
– В сентябре рвут виноград, а в июне рождаются дети. – Она смеется.
– Пруденс, не будет никаких июньских детей, – говорю я. Оставив ее на кухне, я подхожу к бару и разглядываю бутылку «Вервен дю Велей». Я наливаю в рюмку густую зеленую жидкость и выхожу на веранду, чтобы ждать там молодежь. Сажусь на качели, слегка раскачиваюсь, не отрывая ног от пола. «Вервен» хорош, вкус лимона и трав. Садится солнце и освещает всю долину. Я встаю, чтобы посмотреть, не едут ли лошади, но на хребте никого нет. Ухает филин, басовито и одиноко.
Пруденс выглядывает из двери.
– Мадам, когда подавать обед?
– Они уже должны бы вернуться, – говорю я ей. – Я дам вам знать, когда их увижу. – Я улыбаюсь, но губы не слушаются.
– Мадам, холодно на веранде. Вы тут простудитесь. Идите к огню.
– Оттуда я не увижу гору. Они должны вот-вот приехать.
Она цокает языком, исчезает в доме, появляется с вязаным одеялом и набрасывает мне на плечи.
– Вы уже дрожите.
– Еще несколько минут.
Зажигаются звезды. Луны нет, и хребет не виден. Волны страха бурлят в моей груди. Я уже не чувствую кончики пальцев и тру рука об руку. С Луизой что-то случилось. Хребет слишком узкий, чтобы ехать по нему в кабриолете, а верхом я не ездила уже давным-давно. У меня в ушах все громче и громче барабанит бешено стучащее сердце…
– Мамочка, мамочка, – слышу я крики Луизы. Открыв глаза, я вижу ее темный силуэт на приближающейся галопом лошади.
Я бегу навстречу дочке. Ее красивое платье порвано и испачкано грязью.
– Ох, Луиза. Что случилось? Что он сделал? Что этот парень сделал с тобой?
– Ги пострадал. Скунс напугал его коня, конь упал с хребта и сбросил Ги. Мамочка вы должны мне помочь.
По телу проносится волна адреналина.
– А ты как?
– Я пыталась там спуститься, но склон слишком крутой, и я поскальзывалась. Я поняла, что сама не сумею вытащить его, поэтому выбралась наверх. Что нам делать? – У нее стучат зубы, дрожат плечи.
Я помогаю ей слезть с гнедого и привязываю его к изгороди.
– Зайди в дом, мы что-нибудь придумаем. – Я обнимаю ее за плечи.
– Мамочка, мы должны помочь ему, – говорит Луиза, рыдая. – Я люблю месье Ги. Сегодня на вершине он сделал мне предложение.
У меня обрывается сердце. Я усаживаю дочку у очага в тяжелое кресло и закутываю в вязаное одеяло.
В дверях появляется голова Пруденс.
– Обед, мадам?
– Произошел несчастный случай, Пруденс. Молодой человек сорвался с хребта и упал в ущелье.
– Позвать парней Бланше? – спрашивает она.
– Пожалуй, они ближе всех, правда? Вы можете принести Луизе горячего чая, а я попрошу помощи у Бланше.
Луиза откидывает одеяло.
– Я поеду с вами.
* * *
Парни Бланше отвозят Ги со сломанной ногой в соседний городок к доктору. Мадам Бланше угощает нас кофе с молоком и пирожным «Наполеон». В разговоре выясняется, что ее муж скончался год назад и оставил в наследство огромные стада овец. Теперь она подыскивает сыновьям хороших жен.
Парни возвращаются одни. Доктор сказал, что Ги придется три месяца лежать неподвижно. Ги он нанял экипаж, и тот поедет домой.
Луиза безутешна. Но мадам Бланше решает отвлечь ее и приглашает помочь на церковном базаре.
Пока она в отъезде, возле нашего дома в Шиньи останавливается экипаж. Ги с помощью кучера выходит из него, опираясь на костыль.
– Мы думали, что вы уехали, – говорю я.
– Доктор хочет подлечить мои травмы перед долгой дорогой, – отвечает он. – Могу я поговорить с Луизой?
– Увы, сейчас ее нет дома, – говорю я, не желая вдаваться в детали.
– Я просил Луизу стать моей женой.
Я вскидываю брови.
– Вам следовало спросить у меня разрешение.
– Да, вы правы, – вздыхает он. – Но в те минуты я потерял голову и не мог удержаться.
– Порывистость – не то качество, которое я ценю.
– Это вовсе не порывистость, – возражает он. – Я несколько лет видел, как Луиза росла и стала красивой и чудесной девушкой. И для меня стало бы большой честью взять ее в жены.
Я могла бы сказать ему много слов, и все грубые.
– Езжайте домой, месье Ги. Лечите ногу. Сборщик винограда без двух здоровых ног не может быть хорошим работником.
– Хорошим работником? – Он морщится. – Но ведь вы бы не отмели меня, будь я дворянином? Если бы владел замком и землей?
– Месье, поезжайте домой. Мы обсудим это, когда вы вернетесь.
Кучер помогает ему сесть в дилижанс, и Ги стонет.
– Надеюсь, доктор знает, что делает. Моей ноге стало хуже.
– Говорят, так часто бывает – сначала хуже, потом наступает улучшение. Доброго пути, месье.
– Передайте Луизе, что я говорил все очень серьезно, – говорит он в окошко. – Я вернусь, как только смогу.
– Я передам. – К тому времени Луиза будет помолвлена с кем-нибудь из парней Бланше, а может, и выйдет замуж.
36
Куй железо, пока горячо
1878 год. Анри поднимает голову от бумаг и замечает, что я гляжу на него. Весело машу ему рукой. На днях мы перенесли его стол в мою контору, чтобы высвободить больше места для вина, пока не будет закончена новая винодельня. Во всяком случае, я надеюсь, что она будет закончена.
Я подхожу, обнимаю его за плечи и целую в затылок.
В этот момент в дверь врывается Луи и тут же прикрывает ладонью глаза.
– О Боже. Простите, что помешал.
Я машу обеими руками и возвращаюсь за стол.
С широкой ухмылкой Луи раскрывает «Лондон Таймс» и читает заголовок: «Поммери навсегда меняет шампанское!»
– Господи! – Я хватаю Анри за руку и сжимаю.
– «Шампанское Pommery 1874 Brut Nature продавалось на Лондонском аукционе по рекордно высоким ценам, – продолжает Луи. – До этого времени преобладал спрос на сладкое шампанское – до
