подземном святилище.
В круг света выходит Гюстав Навле, одетый в строгий черный фрак и черный аскот. Я подхожу к нему, хватаю его за руку и склоняю голову в благодарном поклоне. Вокруг нас снова вспыхивают аплодисменты.
Часть V
1889–1890
Господи, обыденная жизнь так прекрасна!
Жанна Александрин Поммери
38
Скандальный, словно кастрюли, привязанные к его спине
1889 год. Когда Луиза дарит мне первого внука, Мельхиора де Полиньяка, а Ги берет на себя виноградники, «Шампанское Поммери» растет не по дням, а по часам под мудрым и недремлющим управлением Анри.
Нам с Анри плевать, что сплетничают о нас в городе; между нами никогда не возникает проблем из-за этого. Если я выйду замуж, мой муж по закону станет собственником винодельни, а Луи и Луиза останутся без «Поммери». Такая жертва со стороны Анри заставляет меня еще больше любить его, тем более что для нас главное любовь, а не материальные вопросы. К тому же Анри в должности управляющего получает щедрое вознаграждение. Деньги для него давно не проблема, как было когда-то.
Мы строим планы насчет дома нашей мечты на холме Бют-Сен-Никез. Не жалеем сил, чтобы сделать нашу виллу Демуазель бриллиантом стиля ар-нуво. Встречаемся с лучшими художниками и скульпторами, заказываем витражные окна, статуэтки на камины, деревянную резьбу, дорогую мебель, фрески и люстры. Мы ездим по Европе, наведываемся в счета «Поммери» и тратим деньги на покупку произведений искусства и дорогих безделушек для нашей изысканной виллы.
Но у меня нет моей обычной энергии, когда мы заказываем окна в самых престижных арт-галереях Парижа. Мне тесно в груди, и я не могу забыть клевету Вольфа. С тех пор как мы забрали наши средства из его банка, он распускает слухи о банкротстве «Поммери». Между тем наши продажи растут взрывными темпами. И чем мы успешнее, тем сильнее Вольф поносит нас перед нашими виноградарями и поставщиками.
– По-моему, ты постоянно думаешь о чем-то своем, – говорит Анри. – Может, ты выпьешь кофе или шампанского?
– О, Анри, давай зайдем. Это лучшая парижская галерея. – Я открываю дверь; дребезжит колокольчик. – Просто я расстроилась, потому что мы потеряли три контракта с виноградниками из-за злостной лжи Вольфа.
– Не позволяй этому мерзавцу играть у тебя на нервах. – Анри держит для меня дверь. – Ги все равно покупает для «Поммери» новые виноградники. Скоро нам вообще не нужно будет волноваться о том, что там говорит про нас Вольф.
– Добро пожаловать! Заходите и смотрите. – Нас приветствует владелец галереи, маршан, и поднимает кверху палец. – Я уже заканчиваю. – И он поворачивается к своему клиенту.
Мы ходим от картины к картине, но я совсем их не вижу. Мои мысли сосредоточены на одном – как остановить Вольфа, чтобы он перестал распространять клевету о нас.
– Он разрушает репутацию «Поммери», – шепчу я. – Если люди думают, что мы не платим по счетам, все хорошее, что мы сделали для города и наших работников, будет казаться мошенничеством.
Высокий мужчина в ковбойских сапогах жмет руку маршана и уходит.
Тонкие усы владельца галереи недовольно дергаются, когда он убирает конверт в жилетку.
– Как жалко, что американцы увозят французские сокровища. – Он показывает рукой на огромную картину. – Лувр хотел бы ее купить, но не может позволить себе предложить начальную цену.
– «Сборщицы колосьев», – говорю я. – Жан-Франсуа Милле.
– Вы знаете ее? – удивляется маршан.
– Только по слухам. Мы с дочкой часто видели на полях таких сборщиц. – Я рассматриваю картину, и у меня болит сердце за женщин, которые готовы пойти на многое, чтобы прокормить свои семьи.
– «Сборщицы колосьев» в самом деле редкая картина. – Маршан поправляет лампу, чтобы осветить мазки кисти художника. – На картинах таких размеров обычно изображены королевские персоны или святые, а тут всего лишь крестьянки, работающие на поле. Причем Милле подчеркивает близость крестьянок к природе, в отличие от буржуа и дворян.
– Простите мне, пожалуйста, мое невежество, но в чем смысл этой картины? – спрашивает Анри.
– Сборщицы колосьев обходят поля в поисках зерна, оставшегося после жатвы, – говорит маршан. – Эти крестьянки ищут остатки зерна; до такой работы опускаются только самые бедные и отчаявшиеся.
– Взгляни на тощие пучки колосьев в руках женщин и сравни их с обильными снопами на заднем плане, которые собраны мужчинами, – говорю я Анри.
– Этого американца интересует только удачная инвестиция, – говорит маршан.
– Сколько предлагает американец? – спрашиваю я.
– Я не могу назвать вам сумму, это секрет. – Он хмурится.
– Но вы можете предположить, за какую сумму может быть продана эта картина? – Я качаю головой и улыбаюсь.
– Дайте я посмотрю, мадам. – Маршан идет в свой кабинет.
Анри наклоняется к моему уху.
– Ты думаешь о картине для виллы Демуазель? Но это, конечно, не ар-нуво.
– Меня тронуло то, о чем Милле говорит этой картиной.
– О чем? Что крестьянки собирают урожай?
– Милле смело обличает социальное неравенство. Взгляни на его брутальное изображение этих согбенных нищенок, которые подскребают зерна с земли, чтобы накормить свои семьи. Я понимаю это.
Анри сжимает мне руку.
– Твое сердце шире, чем твои художественные вкусы.
Возвращается владелец галереи.
– Я полагаю, что начальная сумма три тысячи франков сохранит картину.
Я кашляю в носовой платок. Анри трет мне спину.
– Александрин, это слишком большая сумма для обличения социального неравенства.
– Ты прав, Анри. – Я стучу пальцем по губам, размышляя над дерзкой и совершенно нелепой идеей.
Анри щурит глаза.
– Что творится в этой прекрасной головке?
Я кашляю, стараясь это делать как можно деликатней.
– Как сделать секретную ставку?
* * *
Газеты сообщают, что какой-то американец выиграл секретную ставку на знаменитую французскую картину «Сборщицы колосьев». Через пару дней я сижу в салоне, когда Анри приносит мне телеграмму, а в ней совершенно другая история. Мы зовем к нам нашу семью.
Анри открывает бутылку шампанского.
– Ну-ка, посмотрим, каков на вкус винтаж 1885 года.
Луиза снимает испачканный вином фартук и садится на низкий табурет возле моего кресла.
– Все в порядке, мамочка? Как ваш кашель?
Приходят Ги и их сын. Мельхиор бежит со всех ног ко мне. Ах, ему уже десять лет.
– Мы торопились к вам. – Большие карие глаза озабоченно смотрят на меня. – Бабушка, вы хорошо себя чувствуете?
Я протягиваю к нему руки.
– Я почувствую себя намного лучше, если обниму тебя. – Закрыв глаза, утыкаюсь носом в его волосы, как делала, когда он был младенцем. Объятие Мельхиора – это все, что мне нужно, чтобы считать прожитый день удачным.
Теплая рука касается плеча, я открываю глаза. Надо мной стоит Луи, нахмурив
