на работу. Читайте и будьте уверены, что внутри нет никаких тайных условий. Мелкого шрифта тоже.
Через пять минут у меня поплыла голова от хитровывернутых юридических формулировок. Я пролистал страницы до конца: надпись «триста пятьдесят пять тысяч йен в месяц» светилась жирным шрифтом, и я ущипнул себя за руку, чтобы понять, что не сплю. Я занёс ручку над тем местом, где следует ставить подпись, но в последнее мгновение отстранился:
— У меня есть одно условие, — сказал я.
Намия тихонько засмеялась:
— А вот сейчас вы меня удивили по-настоящему. Какое же, позвольте спросить?
— Как вы помните, у меня есть друг. Его помощь и поддержка для меня невероятно важны. Я хочу, чтобы вы устроили его в компанию.
— У нас нет второго места продюсера, — сообщила Намия. — Но если вы хотите отдать эту вакансию, то я ему позвоню.
— Нет-нет, совершенно не обязательно предлагать ему продюсера, — замахал я руками. — Сойдёт что угодно. Он неплохо разбирается в технике — может быть, у вас есть должность помощника режиссёра?
— А что вы сделаете, если я откажусь? — спросила Намия и хитро улыбнулась.
Я понял, что она меня проверяет.
— Мой друг для меня не менее важен, чем я сам, — ответил я и отложил ручку в сторону. — Мы с пятого класса вместе. Если вы не пойдёте мне навстречу — я откажусь от вакансии.
— Было бы печально потерять такого человека, как вы, в первый же день работы, — пропела Намия и достала телефон: — Юрико, глянь-ка, пожалуйста, что у нас осталось из незакрытого? Нет-нет, я не про девочек, я про персонал.
Она хмыкала несколько секунд, после чего отложила трубку:
— Могу предложить вашему другу место второго уборщика. Ничего более. Это моё последнее слово.
— Уборщика? Великолепно, — обрадовался я. — Он дважды в день целый храм метлой убирает, ему подойдёт. Позвольте, я распишусь на договоре.
Через минуту я стоял возле двери, едва ощущая трясущиеся ноги. В одной руке я цепко сжимал огромную пачку денег (столько я в жизни не видел), в другой — подписанный договор, и в моей голове проносились картинки одна за другой: новая квартира, место возле сцены, где выступает моя личная айдору-группа, суши в мишлен-ресторане, личный водитель… Из морока меня вывел голос Намии, прозвучавший как гитарный аккорд в тишине:
— Да, вот ещё что хотела сказать, Рюичи. Купи себе подобающий костюм. Настоящесть — настоящестью, а на работу следует ходить в рубашке и с галстуком.
Я кивнул и исчез за дверью.
Глава 3. Как опозориться на работе себе в плюс
Выходя от Намии, я почувствовал угрызения совести за то, что продал друга в поломоечное рабство. Впрочем, во время посиделок в ресторане Гурудзи воспринял новость с поистине буддистским спокойствием:
— Всё, что приближает меня к Химефу — дело божественно одобряемое, — заключил прогнивший монах. — Да, я понимаю, что она работает в другом агентстве.
Я поведал ему про интервью, во время рассказа о котором Гурудзи проявил больше интереса к моей еде, чем к деталям переговоров. Он слегка оживился, когда я потряс у него перед глазами вновь обретённой пачкой денег (в этот момент я почувствовал несколько укоризненных взглядов у себя на спине), но категорически отказался от последнего условия Намии:
— Даже не думай, что я сменю одеяние, освящённое тремя горными стихиями, на бездушный костюм офисного раба.
Категоричность прогнившего монаха меня не удивила. Я никогда не мог представить себе Гурудзи в чём-то, кроме его монашеского одеяния — красный пояс по искусству бусэки-до, который он получил в пять лет и которым несказанно гордился, белая сорочка и оранжевый балахон. Балахон стирался раз в год, когда разводы на нём начинали напоминать произведение авангардного искусства, зато сорочки Гурудзи менял каждые несколько часов. «Одежда монаха — как отражение его сущности: снаружи может быть сколь угодно грязным, но внутреннюю чистоту следует блюсти».
— И только не говори мне, что ты нацепишь чёрный пиджак, как эти вчерашние, — заключил он. — Если так, я отказываюсь работать с тобой.
Консультант в магазине одежды едва не прыснул со смеху, когда мой друг попросил его подобрать «что-нибудь официальное, но не походить на барана» — впрочем, он тут же сменил выражение лица на угодливо-приспособленческое, когда я вынул из кармана пачку денег. Я проторчал в примерке битый час и в конце остановился на тёмно-серой тройке с едва заметной клеткой из красной нити, к которой прибавил семь штук одинаковых белых рубашек-сорочек, по одной на каждый день недели. От галстука я отказался сразу же, потому что концепция «удавки на шее» мне не понравилась, а ярко-красную бабочку забраковал Гурудзи:
— Помнишь песню «The ultimate boyfriend», от Мицуру? В этой бабочке ты похож на того американского ботаника, который в клипе выпрыгнул из окна, — сказал монах и отобрал у меня аксессуар. — Тебя любая тринадцатилетняя певичка засмеёт.
Мицуру была одной из айдору-звёзд, которыми мы восторгались в средней школе. Она начинала петь с двумя подругами, затем со скандалом выбила себе позицию фронт-вумен группы (на языке фанатов это называлось «попасть в центр»: именно там находится ключевая роль на сцене, к которой приковано большинство взглядов фанатов и которой посвящают больше всего интервью). После первого успешного хита Мицуру вдрызг разругалась с бывшими подругами и начала сольную карьеру. Главной её песней был тот самый «The ultimate boyfriend», в котором она последовательно отвергла полсотни ухажёров — бейсболиста в синей майке, татуированного якудзу, американского военного и ботаника, упомянутого Гурудзи, а в конце концов возвращалась домой, обнимала плюшевого медведя и посылала в камеру воздушный поцелуй фанатам с обещанием «всегда быть верной только им». Карьера Мицуру, начавшаяся скандалом, им же и закончилась, когда журналист снял её, выходящую из лав-отеля вместе с продюсером. Фотки облетели фанатские форумы, где неверную звезду проклинали почём свет стоит. Дело дошло до анонимных писем с куриными костями и полуночных звонков с угрозами в трубку, после чего нескольких фанатов арестовали, а вчерашняя звезда устроилась на тихую офисную работу где-то в Химада-груп: продюсер не оказался совсем уж сволочью и, как мог, постарался спасти карьеру Мицуру — хотя, конечно, на экран её более не пускали.
Мы провели вечер, зависая над клипами. Гурудзи заставил меня пересмотреть «The ultimate boyfriend» пять раз, пока я не сдался и не согласился с ним, что идея красной бабочки оказалась глупее некуда. Я заснул в три часа ночи, лишь чтобы через два часа проснуться от скрежета колёс, после чего поклялся, что ни одной ночи больше не проведу
