class="p1">В обремененной конфликтами Уганде самопровозглашенный мессия Жозеф Кони, лидер Господней армии сопротивления (The Lord’s Resistance Army), заставлял мальчишек-солдат совершать страшные насилия.
Много лет правивший Заиром диктатор Мобуту был свергнут в 1997 году. Страна стала называться Демократической Республикой Конго. Однако новый президент Лоран Кабила оказался нисколько не лучше. Тем временем в Зимбабве президент Роберт Мугабе пригрозил конфисковать кофейные фермы, принадлежащие белым.
В Колумбии насилие стало нарастать по мере того, как военные и повстанцы похищали и убивали людей со все большей безнаказанностью.
На Гаити (этот остров до восстания рабов 1791 года давал больше половины выращиваемого в мире кофе) Соединенные Штаты силой восстановили порядок и хрупкую демократию, которая вскоре опять привела к беспорядкам101.
В Индонезии Сухарто в обстановке нарастающей социальной нестабильности наконец отрекся от власти.
В мексиканском кофейном регионе Чьапас требовавшие земельной реформы сапатисты восстали – военизированные формирования ответили акциями устрашения. В декабре 1997 года произошло массовое убийство в селении Актеаль: погибли 46 человек – мужчин, жещин и детей из местного кофейного кооператива. «У кофе здесь длинная и кровавая история, – писал мне мексиканский историк Джон Росс за несколько месяцев до этих событий. – Неизменные спутники кофе – нищета и убийства»102.
Наконец, словно этих бедствий было мало, свое грозное слово сказала природа. Многие страны-производители находятся в зоне обширных тектонических разломов. Когда я уже заканчивал эту книгу, два мощных урагана, «Джордж» и «Митч», обрушились на Карибский регион и Центральную Америку, а в Колумбии произошло сильное землетрясение. Один только «Митч» повлек за собой 11 тысяч жертв и почти наполовину снизил кофейное производство в Гондурасе и Никарагуа.
Гватемальские грешники
Впрочем, не все так уж безнадежно и мрачно. Я прилетел в Гватемалу в январе 1997 года, несколько дней спустя после подписания исторического мирного соглашения, которое положило конец четырем десятилетиям кровавой гражданской войны, унесшей более 100 тысяч жизней. Эта прекрасная страна обрела наконец пока еще осторожный мир и некоторые надежды на будущее (вооруженное насилие и захват пустующих ферм, конечно, невозможно полностью прекратить за короткое время).
Принимала меня красивая пожилая дама ладинос из старинного местного рода; ее семейство издавна владело обширной плантацией близ Антигуа. Опасаясь ненужного внимания, она попросила не упоминать в книге ее настоящее имя, поэтому назовем ее Луисой. Величественная вершина вулкана Агуа поднимается над классической «затененной» плантацией; часть времени Луиса проводит здесь, в роскошной усадьбе, которую в XIX веке построил для себя президент Гватемалы. Слуги сервировали нам кофе на огромном старинном столе из красного дерева. В городах Гватемала и Антигуа у Луисы есть прекрасные дома (там я тоже побывал). Когда я осматривал плантацию, с гор пришли индейцы майя, чтобы начать сбор кофе. Здесь им предстояло жить в примитивных хижинах. Они носили национальную одежду, которую стирали в pila – общем хозяйственном бассейне. Лишь немногие говорили по-испански. Проходя мимо нас, они улыбались и кланялись.
Я спросил у Луисы, как относятся к ней рабочие. «О, с большим почтением». Например, они не позволяют ей самой следить за коровами, которые пасутся в горах. «С их точки зрения, для меня это неподходящее занятие». А не чувствует ли она некоторых угрызений совести: ведь у нее три великолепных дома, а индейцы ютятся в убогих хижинах? «Да, конечно». Но развивать эту тему Луиса не стала.
Луиса – добрый и заботливый человек. Она убедила одного грамотного рабочего-индейца (такого нечасто встретишь) написать свою автобиографию. Она исправно платит 68-летнему управляющему, который родился на плантации и прожил здесь всю жизнь (его отец служил еще у деда Луисы). Она рада наступившему миру. «Но чего добились повстанцы за 36 лет? Разве у нас стало лучше? Рабочие по-прежнему получают столько же, сколько в 1980 году».
Вряд ли существуют простые рецепты решения проблем, стоящих перед Гватемалой и другими странами. Я обстоятельно беседовал с Чарли и Рут Магилл; они четыре года строили дома в сельских районах Гватемалы по программе «Кров для людей» (Habitat for Humanity). Чарли – бывший инженер IBM, а Рут – школьный библиотекарь. «Я поехала в Гватемалу убежденным либералом, возмущенная положением бедняков. Чарли смотрел на вещи более сдержанно. Когда мы вернулись, я воспринимала ситуацию куда менее эмоционально, а Чарли, напротив, острее. Нельзя все делить на черное и белое. Нельзя рисовать беспросветную картину и требовать покаяния от всех. Но серьезные проблемы, конечно, есть».
Однако не так давно американская организация (она базируется в Чикаго) «Программа улучшения жизни рабочих в Гватемале» (US/GLEP) потребовала покаяния от Starbucks. В декабре 1994 года она начала кампанию протеста и обклеила листовками заведения Starbucks по всей стране. «Американские потребители, – говорилось в листовках и брошюрах, – платят за фунт готового кофе Starbucks столько, сколько гватемальский рабочий получает в неделю». Представитель Starbucks возразил, что компания не может отвечать за оплату труда в Центральной Америке, да и кофе в Гватемале покупает очень мало по сравнению с другими фирмами. Активисты US/GLEP знали это, но выбрали Starbucks как самую «классную» мишень и добились своего. Меньше чем через год компания выпустила обращение «Основы кодекса делового поведения». Она призвала иностранных поставщиков обеспечить рабочим достойную зарплату, «жилье, хорошую воду и медицинское обслуживание».
Потом наступило затишье до февраля 1997 года, когда Starbucks объявила о намерении выделить 75 тысяч долларов неправительственной исследовательской организации – Международному обществу развития экологичных технологий (Appropriate Technologies International, ATI) на разработку небольших фабрик для гватемальских кооперативов. US/GLEP это нисколько не впечатлило: качество зерен, может быть, и улучшится, но качество жизни – нет; к тому же проект никак не касается крупных плантаций. В марте 1988 года Starbucks объявила о выделении 500 тысяч долларов фермерам, которые обязались улучшить условия жизни рабочих. US/GLEP назвала решение компании «важным шагом», но попросила Starbucks убедиться, что средства действительно дошли до рабочих. При этом активисты не скрыли намерения заняться другими кофейными фирмами.
Эффект кампании US/GLEP был, несомненно, положительным. Без нажима извне Starbucks наверняка не стала бы ничего предпринимать. Однако исходная посылка, – что чуть ли не все гватемальские рабочие испытывают угнетение, – вряд ли адекватна. «Я не хочу сказать, что в Гватемале вообще нет угнетения. Но реальное положение вещей сильно отличается от того, каким его привыкли считать, – сказал мне Дейв Олсен из Starbucks. – Мы должны четко представлять себе, где простая ложь, а где сложная правда». Хозяйка гватемальской плантации Бетти Ханнштейн Адамс тоже не понимает, почему ее рабочих называют несчастными. Она не отрицает острых социальных проблем, но поучения американских активистов вызывают у нее раздражение: «Посмотрите, как живут нелегальные иммигранты в Нью-Йорке. Они ведь фактически находятся на положении рабов, то есть не могут уйти от хозяина, пока не выплатят ему все долги. Наши рабочие гораздо счастливее и свободнее, чем их собратья в Нью-Йорке».
И правда, некоторые активисты, например защитник среды
